Дрю все еще возмущается, когда они выходят из дому, садятся в машину и едут в театр слушать оперу. С ума сойти, опера. Настя плотнее закутывается в пальто. Почему из всех мужчин на свете ее угораздило выбрать в мужья того, кто любит оперы?
Пока за окном мелькают расплывчатые желтые фонари, она представляет себе, что будет, когда дети (или жена) мужчины с хитрющими глазами выздоровят, и он снова появится у нее во сне.
— Хватит, — холодно скажет она, и ее платье в этот раз никуда не исчезнет. — С меня хватит! Ты мог бы мне все сказать, и тогда я бы знала, что могу тебе доверять! А так не пойдет! До свиданья!
— Извини, — скажет он. — У меня просто не хватило смелости.
— Очень плохо, — ответит она.
— Дело в том, что я никогда не чувствовал ничего подобного…
Он будет бесконечно засыпать ее словами, но Настя выберется из этого вороха фраз и останется непреклонна, и в конце концов он уйдет. Правда, еще много лет он будет иногда появляться в ее снах, напоминая о том, что все еще тоскует. И может быть, в один прекрасный день она передумает.
Он появляется еще через две ночи на третью. Просто входит в Настину комнату через обшарпанную дверь, которую увезли на дачу еще два года назад, ошкурили, заново покрасили и поставили на чердак. Он прислоняется спиной к стене, скрещивает руки на груди и внимательно смотрит на Настю. Выглядит, надо признаться, довольно усталым, его зеленые глаза в этот раз не рассыпают искр, а скорее медленно тлеют. И больше всего на свете ей хочется прыгнуть ему навстречу, повиснуть у него на шее и по-детски болтать ногами. Может быть, даже кричать «Наконец-то!» и слушать, как он возмущается, потому что от этого визга у него звенит в ушах. Но это невесть откуда взявшееся желание идет вразрез с тем, что она собиралась делать. А потому Настя никуда не прыгает и, уж конечно, не болтает ногами. Вместо этого она строго спрашивает:
— Где ты был?
На всякий случай она придерживает руками клетчатое платье, которое давным-давно перестала носить и, кажется, даже выкинула.
Он молча улыбается, и маленькие хитрые искорки все-таки вспыхивают у него в глазах.
— Где ты был?
Он с интересом осматривается по сторонам, подходит к окну и выглядывает наружу. Насте не нужно смотреть за окно, она и так прекрасно знает, что за ним можно увидеть: узкая, довольно темная улица, маленький магазин на противоположной стороне и — сколько хватает взгляда — бесчисленные светящиеся окошки в высоких, похожих друг на друга домах. Мужчина не спеша задергивает занавески, и окошки исчезают. Интересно, за этими окнами творится такое же безобразие? Или там живут нормальные, разумные люди, которые не имеют никакого отношения к космической кухне, не сидят на диванах, которые были выброшены на помойку два года назад, и уж тем более не видят во сне мужчин с языками, чуть разделенными на конце, как жало змеи?
Настя не успевает додумать эту мысль, потому что ее гость легко дотрагивается до выключателя и в комнате сразу же становится темно, и в желтоватом свете фонарей, который проникает сквозь тонкие занавески, Насте не рассмотреть его лица.
— Где ты был?! Разве так сложно ответить?! Это правда, что у тебя есть дети или даже жена? Почему ты мне ничего не сказал? И не думай говорить, что я не спрашивала!
Пока он медленно приближается к Насте, у нее вдруг появляется ощущение, что извинений не будет, и изо всех сил вцепляется пальцами в свое клетчатое старое платье. Но это бесполезно, ведь во сне законы логики не имеют никакой силы. А потому, когда мужчина подходит к ней вплотную, платья уже нет. Настя продолжает возмущаться и даже машет руками. И тогда мужчина, приготовленный специально для нее на космической кухне, завязывает ей руки голубым шарфом, который она потеряла на море позапрошлым летом. А о том, что он делает дальше, здравомыслящая женщина Настя на следующее утро боится даже вспоминать. А самое обидное, что с завязанными руками ни за что не пощупать его ноги, чтобы узнать, что там — копыта или пятки. Дорогая лиса, это просто неприлично.
Пока Настя, пряча глаза от мужа, собирается на работу, продавщица на рынке выкладывает на прилавок свои незатейливые сокровища, которые — она это прекрасно знает — нравятся очень многим женщинам. Заколки с цветами и разноцветными бусинами. Цепочки с сердечками, листочками и неумело выплавленными знаками зодиака. Вышитые платки, полосатые носочки и один звенящий, слегка потемневший браслет, который кажется абсолютно чужим на этом жизнерадостном ярком прилавке. Похоже на серебро, но кто разберет, из чего он сделан на самом деле? Продавщица, не сомневаясь, выкладывает браслет рядом с золотистыми цепочками. Она знает, что рано или поздно любой товар находит своего владельца. Правда, она не догадывается, что у звенящего браслета своя история и уже через пару часов высокая женщина поскользнется на льду и упадет совсем рядом, опрокинув прилавок. Продавщице придется торопливо собирать разноцветные заколки и блестящие цепочки. А неприметный браслет, который не желает нигде задерживаться надолго, так и останется лежать в слякоти и очень быстро окажется втоптанным в грязный, подтаявший лед.
8
В семь часов вечера метро похоже на гигантский вонючий муравейник, и чувствовать себя одним из этих мелких, замученных, недовольных созданий не очень приятно. Настя протискивается в вагон и — вот удача-то — садится на свободное место. Она закрывает глаза и вздыхает. Ей еще хуже, чем остальным муравьям, которые торопятся поскорее забиться в свои норы: они, по крайней мере, могут отдохнуть ночью, а вот Насте не положено даже этого маленького муравьиного счастья. Все, что ей достается, — это несколько минут в метро, когда можно отключиться и не думать ни о чем.
— Ой, — громко говорит она, когда сидящая рядом женщина разворачивает газету и больно толкает Настю локтем.