Мост Арбалетчиков, почерневший за столетия, с тремя опорами, которые возле основания заросли склизкими зелеными водорослями, волновавшимися от течения Пьины, точно волосы уины, соединял районы Свирелей и Фехтовальщиц. Река здесь была узкой, порожистой, с обрывистыми базальтовыми берегами, и делала резкий виток на восток.

Во вторую половину дня вдоль русла, стекая с холмов, всегда дул ровный ветер, поэтому детвора из прибрежных кварталов собиралась в центре моста, на широкой круглой площадке, которая своими краями выдавалась далеко вперед над Пьиной, точно козырек. Игра «Благословение Войса» была популярным развлечением местных, и Вир иногда наблюдал эту незатейливую забаву.

Бумажные птички одновременно бросались с моста и, летели, подхваченные ветром. Все зависело от мастерства мальчишки и удачи, которую дарил Войс счастливчику. Если складывалось – тогда птаха летела далеко и долго, а потом, вместе с рекой, поворачивала на восток, исчезая с глаз. Такое случалось не часто (уж куда больше бумажных журавликов оказывалось в воде почти сразу после броска), но если случалось, то победитель ликовал.

И бежал к продавцу бумаги, который держал тележку возле памятника Родриго де Бенигно – в народе того называли Родриго Меткий, а большинство чужестранцев знали как Родриго Первого, основателя нынешней династии герцогов Треттини.

Славный наемник, храбрый солдат, доблестный муж, командир арбалетчиков, прошедший десятки войн. Участник заговоров и переворотов, служивший многим благородным господам. Тот, кто гнал ириастцев до Лентра в Годы Голода и кто на коне въехал в тронный зал немощного глупого герцога, чтобы свергнуть его и спасти любимую страну от разорения богатыми землевладельцами, превратившими города собственной страны в невольничьи рынки, знаменитые на весь мир. Откуда прекрасных женщин отправляли в Кариф, Дагевар, Мут и Соланку.

Родриго разорвал этот позорный порочный круг, став во главе государства. За это его ненавидели благородные, устроив пятилетие гражданских войн, и обожал простой люд, вставший на его сторону. Меткий победил недругов, уничтожил всех, кто выступил против него, и поставил на их места новых людей.

Создал из грязи, что была его плотью и кровью, новое дворянство, теперь, спустя столетия, считающееся вечным и незыблемым.

У величайшего герцога этой страны было худое, чуть осунувшееся лицо с резкими чертами и горбатым орлиным носом, высокие тонкие брови, гладко зачесанные волосы до плеч и глубоко посаженные глаза. Одежда солдата, а не герцога: стальной воротник, кольчужная рубаха с короткими рукавами, штаны и грубые ботинки. Он опирался одной рукой о луку арбалета, глядя куда-то вдаль, в сторону Южных ворот, наблюдая за тем, как живет его город.

Ни парчи с бархатом, ни серфо, ни венца с шестью Звездами – прекрасными бриллиантами, который Родриго получил в подарок от алагорцев, теперь ставший короной герцогов. Никаких регалий и богатств, как свойственно изображать величайших правителей прошлого во всем цивилизованном мире, от Летоса до Лоскутного королевства.

Родриго любили именно таким. Простым. Своим. Обычным. Человеком из народа, который возвысил своих потомков, доказав, что подобное возможно не только в прошлые эпохи.

Ему до сих пор приносили цветы – он считался покровителем города, и поклониться ему было давней традицией, приносящей удачу. Вир, ежедневно проходящий по мосту дважды – из своего района в район Фехтовальщиц и потом обратно, – видел свежие охапки маленьких бледно-карминовых роз, белых нарциссов, желтых тюльпанов, а то и вовсе простые ветки сирени.

Иногда он останавливался, когда шел домой, и, прислонившись к перилам так, чтобы видеть и памятник, и мальчишек, наблюдал, как бумажные птицы встают на крыло и планируют над темнеющей водой, которая отражала вечерние огни многочисленных прибрежных заведений, где наливали прекрасные сорта терпкого крепленого вина, коим славились местные виноградники, а на жаровнях готовили рыбу и морских гадов.

Вир порой заходил в приглянувшуюся харчевню после того, как заканчивались занятия на площадке мессерэ Менлайо, чтобы скоротать там часок перед возвращением домой.

Его прогресс поражал всех в школе. То, какими шагами он продвигался в освоении искусства песни со сталью, вызывало удивление и даже подозрение. Не раз и не два Орсио ворчал, что присутствует при каком-то глупом розыгрыше и чувствует себя дураком.

– Быть может, это Альфео шутит? – задумчиво произносил он, хмуря кустистые брови. – В его духе. Подсунул своего ученика, чтобы сделать из нас посмешище. Ты от Альфео, парень? Или вовсе кто-то из «Серебряной розы»? Но зачем? Не понимаю. Не по-ни-маю!

Вир схватывал все на лету. Угадывал движения, комбинировал сразу несколько школ, не чураясь северных, считавшихся на юге слишком уж простыми и откровенными, недостойными опытных мастеров. Делал то, чему его не учили. С каждым разом все лучше. И уже дрался наравне с Эннио, на тех же скоростях, просчитывая на два-три хода вперед и плетя сложную вязь. Конечно же до сих пор проигрывал юнцу, не говоря об опытных учителях школы, но пер напролом, поглощая (а точнее, пробуждая в своей голове) знания.

Чужие знания. Он это сознавал. Доставшиеся ему из прошлого, пришедшие к нему благодаря рисункам, появившимся на коже через иглу и краски Нэ. Ожившие с помощью старого колокольчика.