Вокзал был разрушен. У платформы стоял товарный состав. На платформе — солдаты, советские солдаты…

— У-ра! У-р-ра! — это кричали дети, которые, оказывается, уже проснулись и теперь только ждали этого случая — увидеть наших.

Вот уже попрыгали с телег, бегут к перрону.

— Никита Степанович! Поздравляю, — это сказал директор Виктор Иванович, прибежавший с последней телеги в голову обоза. — Мы в безопасности…

Короткие автоматные очереди заглушили крики радости, людские голоса. Заставили всех застыть в оцепенении. И только заплакал где-то впереди мальчик, раненый.

— Назад! — что было сил закричал Виктор Иванович детям.

Раздалась вторая очередь.

— Ложи-сь!..

Виктор Иванович и Тишков видели, как попадали на землю дети, потом они взглянули на платформу. Сквозь строй красноармейцев проталкивались гитлеровцы с автоматами наперевес, в серо-зеленой форме, с огромными касками на головах. А советские воины, значит, были ранеными, взятыми в плен…

— Мы в окружении, — едва успел сказать Виктор Иванович Тишкову, а к первой подводе уже подбегали враги.

— Руки! Руки!.. — кричали солдаты, показывая автоматами, что всем надо поднять руки вверх.

В эти недолгие минуты, пока фашисты окружали обоз, Лена и Никита Степанович подняли раненного в ногу Володю Большого и отвели к телеге, где сидела врач Лидия. К счастью, рана оказалась совсем незначительной; пуля лишь царапнула, не задев кости. Лидия быстро сделала мальчику перевязку. И так ловко и хорошо это у нее получилось, словно она всю жизнь только тем и занималась, что перевязывала раненых.

Потрясение, столь неожиданное, заставило всех — и детей, и взрослых — быстро забраться на телеги и ждать. Но чего ждать? Никита Степанович и Виктор Иванович думали об одном и том же — какая огромная беда внезапно обрушилась на детей. Они не только не ушли от фронта, но оказались в тылу у фашистов. И все-таки надо было собрать все свои силы и терпеливо ждать.

Десяток автоматчиков, окружив обоз, застыли, взяв на мушку по нескольку подвод, и, видимо, тоже ждали приказаний своих начальников, которые до сих пор не появились.

Обоза с детьми фашисты никак не ожидали — они были заняты погрузкой пленных. Конвоиры, подгоняя прикладами, загоняли раненых русских в товарные вагоны. А русские не торопились, и все оглядывались на обоз, и, может быть, даже что-то кричали детям. Но понять их было трудно: далеко, не слышно.

Затем произошло то, что заставило содрогнуться детей. Четверо или пятеро советских пленных, видимо, сговорившись, бросились в сторону, сбили двух фашистских конвоиров. Одному нашему пленному даже удалось схватить автомат, он уже побежал в сторону обоза, но был сбит пулеметной очередью. Пули захлестали по пленным, одни стали падать на платформу, а другие поспешили к вагонам.

С обоза видели, как на развалинах вокзала устроили свое гнездо фашистские пулеметчики: оттуда хорошо просматривались и перрон, и привокзальная площадь, на которую въехал обоз.

«Ждать, только ждать!.. Терпение, терпение, — думал Тишков, покусывая губы. — Не сделать ни одного опрометчивого шага. Затянуть время, не допустить зверств над детьми, расстрела…».

— Моня?.. — шепнул Никита Степанович Лене.

— Под матрацами, — едва слышно ответила она. — И другие тоже!..