— Не изображай из себя безвинно страдающего! Именно ты виноват в том, что Ильяс — эта грязная потаскуха, кровожадная стерва, коварная гадина, паскудница, каких свет не видывал! — до сих пор на свободе! — рявкнул Кешо, нависая над Душегубом подобно готовому рухнуть и погрести его под собой утесу. — Ты, и никто больше, повинен в том, что проклятый аррант ещё не схвачен! Ты, ты и ещё раз ты причина случившего в «Птичнике»! И не пытайся свалить свои грехи на других!

Вне себя от ярости Кешо пробежался по Залу Агешваара, даже не пытаясь взять себя в руки. Напротив, он хотел выкричаться, дабы заглушить совесть, нашептывавшую, что его доля вины ничуть не меньше Душегубовой. Ведь если бы он не размышлял так долго о том, как надлежит поступить с Тразием Пэтом, у Аль-Чориль не было бы возможности совершить налет на «Птичник».

— Как я могу винить в чем-либо Вараса или Итиата, коль скоро заморский маг притащил с собой ещё и чародейку? Тебе ли не знать, что, не обладая магической защитой, их люди не имели возможности противостоять неожиданному нападению мерзких колдунов!

— Если бы вторжение было обнаружено своевременно, мы уничтожили бы поганцев, несмотря на все их волшебства, — хладнокровно заметил Амаша, и Кешо признал, что в словах его была доля истины. Дело, впрочем, не в этом. С Итиатом и Варасом он ещё разберется, но ведь Ильяс с Эврихом они ему не поймают даже под угрозой мучительной смерти в термитнике.

— Довольно разговоров! Ты не хуже меня понимаешь, что произойдет, если Ильяс отыщет Ульчи. На следующей седмице я намеревался отправить к берегам Саккарема первые корабли. Однако я не могу этого сделать, зная, что здесь, у меня под носом, зреет мятеж, ибо Ильяс собралась отыскать своего сына совсем не потому, что у неё проснулись материнские чувства. Она жаждет моей крови и престола Мавуно. И, что хуже всего, стоит ей пустить слух о том, что Ульчи нашелся, у неё объявится множество сторонников…

— Я знаю, чем это нам грозит, — прервал императора Амаша. — И пришел сюда не жаловаться на судьбу, а испросить твоего позволения провести облаву в Нижнем городе. Дай мне войска, собранные в Пиете. Пусть они прочешут весь Мванааке и очистят столицу от скверны. Пусть послужат тебе и докажут, что не даром заедают твой хлеб!

— Они-то не даром, а вот ты… «Дай ему войска»! Город и без того наводнен твоими соглядатаями, а пользы от них — пшик! Кто-то ведь навел Ильяс на «Птичник». Кто-то сообщил ей, где находится Тразий Пэт, а знало об этом не так уж много народу…

— Мне известно, кто передал Эвриху сведения о Тразии Пэте.

— Вай-ваг! Это уже лучше! — оживился Кешо. — Он схвачен, допрошен? Что же ты попусту тратишь мое драгоценное время? Если он указал, где скрываются заговорщики, то зачем тебе понадобились войска? Для чего эти разговоры о прочесывании столицы?

— Я не стал хватать осведомителя Ильяс, поскольку не был уверен, что ты одобришь мои действия.

— А-а-а… — понимающе протянул император. — Корни мятежа проникли во дворец, и ты боишься… Ну хорошо, если ты боишься его схватить, то уж назвать имя этого негодяя у тебя достанет смелости?

— Напрасно, о несравненный, ты обвиняешь меня в трусости. Ведь руководило мною исключительно желание оградить тебя от огорчений. Но если ты хочешь…

— Да, хочу. Желаю, требую, приказываю: открой мне имя подлого злоумышленника!

— Хайтай, — сладчайшим голосом промолвил Амаша, и глазки его утонули в наплывах щек.

— Погоди. Что за чушь ты городишь? Зачем ей было говорить Ильяс?.. Да и как она могла связаться с этой гадиной?.. — Кешо прищурился, и в тусклых его, непроницаемых глазах вспыхнул зловещий огонек. — Если это шутка… Если тебе нечем подтвердить свое обвинение, то, право же, мне тебя искренне жаль. Эта дерзость будет стоить тебе очень, очень дорого.

Некоторое время Амаша безмолвно взирал на императора, наслаждаясь тем, как ловко удалось ему заставить работать на себя даже проигрышную, казалось бы, ситуацию, и наконец с соболезнующим вздохом изрек:

— Служанки видели у неё мой перстень. Тот самый, с изумрудом, который Эврих не стал бы продавать хотя бы из тщеславия, но отдал за необходимые ему сведения о своем старинном приятеле.

— Дура! Ох какая дурища! — в ярости воскликнул Кешо, изо всех сил пнув изящный столик, на котором были аккуратно разложены письменные принадлежности: чернильница в форме беседки, кисточки, перья, стопка самой тонкой, белой и прочной бумаги. По торжествующему виду Душегуба он понял: перстень действительно у Хайтай. Догадывался он и о причинах, побудивших её завладеть им. Вещица эта была не только красивой, она принадлежала Амаше, которого Хайтай ненавидела всей душой. И разумеется, ей было приятно завладеть перстнем, который был ему дорог. Который он готов был вернуть любой ценой, дабы не оставлять арранта победителем в том давнем споре.

Да, Кешо понимал её. Временами он сам люто ненавидел Душегуба, но у него хватало ума признать, что лучшего начальника сыска ему не найти. Хайтай же зашла в своей ненависти слишком далеко. Поддавшись чувству, она вступила в сговор с мятежниками и должна ответить за это.

Он покосился на Амашу, сам толком не понимая, какие слова надеется от него услышать, но начальник тайного сыска молчал с видом человека, честно исполнившего свой долг и ожидающего дальнейших распоряжений.