«Что она со мной сделала?» — горько подумал он, глядя на мать, шагающую рядом с ним твердой, решительной походкой.

Может быть, как раз сейчас подходящий момент для того, чтобы с ней поговорить? Он откладывал этот разговор несколько месяцев, но нельзя же тянуть до бесконечности…

— Мам, — произнес он, — я хотел тебе сказать одну вещь…

И в тот же момент раздраженно подумал: «Как ребенок!» Сильвен понимал, что сам ставит себя в дурацкое положение из-за своей застенчивости. Но через это надо было пройти, чтобы в конце концов освободиться от лежавшего на душе груза.

В этот момент они оказались на перекрестке с улицей Бербье-дю-Мет, у здания старинной гобеленовой мануфактуры.

— Да, я слушаю, — откликнулась Жервеза с явным любопытством.

— Я говорил тебе, что издатель предложил мне написать роман?

(Ну разумеется, не говорил! Так зачем спрашивать?..)

— Ро-ман?.. — изумленно переспросила Жервеза. И с легким презрением добавила: — Бедный мой мальчик!..

Сильвен знал свою мать и не ожидал от нее ничего другого. Да и чего ждать? Восторгов? Поощрений? Если хранительница музея гордилась научными достижениями сына, то с тем, что он собирается писать «развлекательные» книжки, она могла разве что нехотя смириться. Но Сильвен решил не отступать.

— Да, этот издатель хочет, чтобы я вплел свои знания о Париже в роман с какой-нибудь таинственной интригой.

Жервеза резко остановилась:

— Только этого не хватало!..

«Кто бы сомневался», — обреченно подумал Сильвен, однако выдержал взгляд матери, не отведя глаз. Он чувствовал не столько унижение, сколько тягость от этой вечной материнской опеки. Притом что Жервеза никогда не ограничивала его свободу действий, она постоянно критиковала его решения. В этом и была его главная проблема: свобода под наблюдением, независимость под контролем. Что бы Сильвен ни делал и какое бы решение ни принимал, он ощущал незримое присутствие Жервезы у себя за спиной: она была как те статуи, которые как будто украдкой наблюдают за вами со своих постаментов.

Для Жервезы сын по-прежнему оставался тем маленьким мальчиком, которого она помнила резвящимся в аллеях Ботанического сада, прячущимся за скелетами Палеонтологического музея, изучающим хищников и других животных в вольерах и виварии зоопарка — огромными, как мир, глазами… Она никак не могла смириться с мыслью о том, что ее единственный сын вырос, что в своей профессии он преуспел и что его наставники могут им гордиться. Для нее он по-прежнему оставался «маленьким принцем», наследником ее владений — Музея естественной истории и всего, что с ним связано.

«Ну и как я могу со всем этим продвигаться вперед по жизни?» — с горечью подумал Сильвен, уже наполовину сдавшийся.

Машинально разглядывая фасад гобеленовой мануфактуры, хранительница музея хмурилась и слегка гримасничала, словно вела какой-то внутренний диалог. Сильвен догадался, что она подбирает аргументы для спора.

«Готовит свою очередную проповедь…»

И проповедь не замедлила последовать.

Жервеза прислонилась к стене и подняла глаза к небу. Несмотря на привычную городскую загазованность, небо сейчас казалось абсолютно чистым. Сквозь неоновую парижскую ночь даже можно было разглядеть на нем звезды, от света которых серебрились слабые блики на оцинкованных водосточных желобах, алюминиевых трубах, окнах без ставен.