При тусклом свете витрины он хотел было рассмотреть добычу, но услышал приближающиеся приглушенные голоса и стук тяжелых подкованных шагов.

Лука нырнул в темноту за торговой палаткой, а в световой квадрат витрины вошли два милиционера.

— Да-а, Никифоров, не думал я, что ты тоже заметишь!.. — Говоривший неприятно хохотнул.

— Только он этот мешочек сбросил, — азартно отозвался Никифоров, — я сразу на тебя зырк: стукнешь ты капитану или нет.

— Что я — дурак? Он как понял, что мы его сейчас заметем, сразу бах в карман. Я чуть не пальнул с перепугу. А он, оказывается, этот мешочек туда, и, по-моему, не только мешочек!..

— Шутишь!

— По-моему, ствол он туда засунул. А мешочек для нас — чтоб помалкивали… ладно, давай лезь! Я все ж тебя постарше…

На минуту они притихли.

— Нету здесь ни хрена!

— Не может быть…

Лука запомнил их разговор до последнего ругательства. Менты договорились сперва тряхнуть дворничиху, а потом уж того, который бросил в урну кожаный мешочек и то, пронзительно-холодное и скользкое…

Ледяной и глянцевой была костяная рукоятка пистолета с двумя искусно вырезанными рисунками: на одной стороне Ворона и лисица, на другой — Лиса и виноград. Какой-нибудь любитель лисиц потрудился, и нетрудно было догадаться, что оружие изготовлено в зоне… А в кожаном кисете, затянутом сыромятным шнурком, лежало двадцать девять желтеньких николаевских десяток.

Одним из ментов, как мы уже знаем, был Никифоров. Его сослуживец Кулькин, стараясь опередить спутника на полшага и заглядывая ему в лицо, приговаривал:

— Ну, теперь все… теперь уж, как хочешь, а нам с тобой все надо делать совместно. Теперь мы с тобой заодно…

Они вошли в подъезд, где жила дворничиха, вызвали лифт.

— Вообще-то поздновато… — проговорил Никифоров, нажимая на кнопку четвертого этажа.

— Перебьется! Я больше чем уверен, что она к этому делу подвязана…

И Кулькин был почти прав. Дворничихой оказалась та женщина, что профланировала нетрезвой поступью мимо шарившего в урне Луки. Сообразив, что стала свидетельницей чего-то важного, она быстро протрезвела.

— Когда он там копался? — спросил Кулькин.

— Ну… — Дворничиха призадумалась. — Ну, может, двадцать минут назад или сорок…