– Ты так ничего и не поняла?! Что нельзя являться к брошенной жене, с мужем которой ты спишь в одной постели?! Я впустила тебя, потому что мне было интересно посмотреть на ту, которую он каждую ночь обнимает. Даже согласилась выйти на сцену, и все ради того, чтоб полюбоваться на вас обоих… но ничего нового не увидела. Честное слово, ничего нового! Я все это проходила! Все повторяется, только тебе сейчас двадцать с чем-то, а мне тогда было поменьше… Мне противно до тошноты, когда думаю о вас, о себе, о себе с ним… Я теперь другая…

«Да, другая, – подумала я, – теперь ты Мадлена, которая ходит в костел, потому что „видит дьявола и боится его“».

– Ты что на меня так смотришь? – спросила она подозрительно.

– Ты ведь хотела, чтобы репетиции не кончались… чтобы они продолжались… Ты присвоила себе роль Мадлены, отождествила себя с ней… В чьих грехах ты признавалась сегодня исповеднику?

– Но-но, полегче, – зашипела она. – Не забывай, что один раз ты уже схлопотала от меня по лицу.

– Можешь снова меня ударить, – сказала я с равнодушным видом.

Она пристально взглянула на меня, потом надела очки и пошла вперед, но уже не таким быстрым шагом. Мы шагали рядом, на сей раз в полном молчании, пока не добрались до ее дома. У калитки она приостановилась, как будто в сомнениях.

– Ну, входи уже, – наконец сказала она со вздохом. Все повторилось, как в последний раз: Эльжбета внесла поднос, на котором стояли две чашки и сахарница. Мы с ней снова пили чай, но после всего случившегося уже не были прежними. Не знаю, что она думала обо мне. А я размышляла о том, что, придя к ней в тот, первый раз, я совершила страшную ошибку. Поманила ее миражом, который мог оказаться опасным для человека, увязшего в жизненной пустоте. Теперь у нас с ней возникла одна и та же проблема: я всячески старалась избавиться от этого призрака, а она – остаться с ним как можно дольше, но и в моем, и в ее случае в этом было что-то противоестественное, болезненное.

Я беспомощно оглянулась на девочку с белой голубкой, изображенную на картине, будто искала у нее поддержки. Потом собралась с силами, чтобы задать Эльжбете давно мучивший меня вопрос:

– Ты не пришла на премьеру, потому что прочитала в журнале то интервью?

– Какое интервью? – Ее удивление было неподдельным, скорее всего, она не притворялась.

– Разве ты не читала нашего с Зигмундом интервью в одном журнальчике? Номер вышел за день до премьеры… ну, той, что отменили…

Она смотрела на меня широко открытыми глазами:

– В каком еще журнале?

– Забыла название. – Название действительно вылетело у меня из головы. Я была так взволнована, что, наверно, с трудом вспомнила бы сейчас свои имя и фамилию. – В одном из этих глянцевых…

– Ну, не читала, и что? – спросила она. – Что в нем было такого, чтобы мне из-за этого не прийти на премьеру?

– Скажу, если ты ответишь, почему не пришла, – сказала я с полуулыбкой.

Она тоже загадочно улыбнулась:

– Я тебе уже все объяснила. А не явилась на премьеру, потому что пришла к выводу, что член Зигмунда меня больше не интересует.

Голова у меня вдруг пошла кругом, руки затряслись так, что я едва могла удержать чашку в ладони. Пришлось поставить ее на блюдечко.