После собрания Сергей вышел на улицу. Из окон Ленинской комнаты косо падали на утрамбованную солдатскими сапогами землю желтые пучки света. Пересекая эти пучки, Сергей удалился в глубь казарменного двора и лег под развесистой липой. Липа тихо шелестела. Сквозь неспокойную листву мельтешили звезды, пахло луговой ромашкой. До отбоя Сергею хотелось побыть в одиночестве, обдумать все хорошенько, но послышался знакомый голос: Тимофеев искал его.

— Здесь я, — негромко отозвался Сергей.

Тимофеев подошел, сел рядом, прислонясь плечом к шершавому стволу липы. Молча протянул Сергею пачку сигарет.

— Не курю, ты же знаешь.

— Ах да, я забыл… — Тимофеев сунул в рот сигарету, чиркнул спичкой и, как видно, не зная, с чего начать разговор, осторожно спросил: — Обиделся?

— На кого?

— На меня, на кого же еще.

— Ну-у, — неопределенно протянул Сергей, кусая травинку.

— Послушай, Серёга, ведь я же… Ну, ты ведь сам видел, как на собрании… Никто ж не хотел выступать, вот я и…

— И что?

— А то, что я это так себе.

— Не понимаю.

— А можно сказать, для виду… Молчали ж все, а выступать кому-то надо было. Вот именно!

Воронин рывком приподнялся. Значит, Тимофеев говорил с трибуны «для виду»? Говорил не потому, что хотел высказать ему, Сергею, горькую правду, а потому, что кому-то же надо было выступать?! Сергей почувствовал, что его обманули. И его, и всех комсомольцев.

— А я-то думал… — с горечью произнес он.

— И не думай! — подхватил Тимофеев. — И не серчай на меня… Языком-то я молол, а про дружбу нашу помнил. Вот именно! Ты уж, брат, извини… Дружба — она, брат… Я ведь не забывал о ней, когда с трибуны-то…

— Не забывал, говоришь? — резко перебил Сергей. — Так что же такое дружба, по-твоему? Настоящая дружба, а? Покритиковать, а потом в кусты?

Воронин встал, поправил съехавшую на ухо пилотку и молча пошел прочь. Сигарета перед лицом Тимофеева вспыхнула и застыла впотьмах красным удивленным глазом.

ТЁТЯ ВЕРА

Паром плавно причалил, и двигатели стали работать равномерно и ритмично. Машины выезжали, соблюдая очерёдность, а люди выскакивали, кому-когда вздумается. И неважно, что приходилось уворачиваться из-под колёс, и что машины гудели зло и протяжно. Никто никуда не спешил, но покидали паром глупо и суетно, словно сзади напирала катастрофа.