Он выскочил из машины и спустился по снегу, иногда проваливаясь выше колена. Он слышал шум двигателя, затихавший, таявший в морозной тишине. Когда звук совсем исчез, он направился к рыбацкому домику, ровному, с высокой трубой. Домику Гурина.

На побережье было пусто, тихо. Зимой рыбаки, как правило, отправлялись далеко за город, дальше аэропорта, или на реки. Легкий туман, оставшийся погостить еще с воскресенья, никуда не делся. Даниил, все же, внимательно посмотрел по сторонам и только после этого достал из кармана две шпильки, найденные среди оставленных Ольгой вещей, и подошел к двери балка. Опустился на одно колено…

В прошлый раз, когда он взламывал замок, пытаясь проникнуть в квартиру предпринимателя из Брянска, он чуть было не лишился жизни. Казалось бы, любовное гнездышко зажравшегося толстосума, в Ильинске, на окраине, куда он частенько приводил любовницу отнюдь не для праздных разговоров. Какая к черту там может быть собака?

Оказалось, что собака там очень даже может быть. Изголодавшийся ротвейлер первым делом приметил шею Даниила. Пришлось его пристрелить, ну а после — быстро рвать когти. Дворами, неспешно, еле сдерживаясь, чтобы не закричать от боли и страха.

Даниил невольно вспомнил об этом неприятном эпизоде из той, казалось бы, прошлой жизни. Пальцы не слушались, но тому было вполне логичное объяснение — крепкий мороз.

Нащупай штифты. Подвигай немного. Сосчитай их.

Навесной замок долго не поддавался. Даниил подумал было, что не справится, но вот раздался заветный щелчок. Можно двигаться дальше. Еще щелчок. Некоторые штифты заело — но это нормально. Дави осторожно, пока не раздастся еще один щелчок. Черт, как же мерзнут пальцы! Давай уже, поддайся.

Пять штифтов. Пять щелчков. Даниил потянул замок вниз, и он послушно открылся. Спрятав замок в карман, Даниил замел, как мог, следы, вошел в балок и захлопнул за собой дверь.

Ершов был зол, потому каждое свое слово проговаривал чеканно, броско. Рядом с ним стоял Трофимов, и, казалось, даже он немного смущался, хоть его лицо обычно не выражало никаких эмоций.

— То есть ты понятия не имеешь, куда он мог подеваться?! — еще раз спросил следователь.

Пал Палыч покачал головой.

— Он звонил мне. Спрашивал, что у нас здесь происходит. Я сказал ему, что все спокойно, и только потом узнал, что Першин отдал распоряжение. Мне еще раз повторить или как?

Ершов выругался.

— Послушай меня, Палыч. Если ты мне лапшу на уши вешаешь, то я тебя сам потом повешу.

Евтушенко усмехнулся.

— Знаешь, я таких, как ты, повидал достаточно. Можешь хоть волыной мне угрожать — я тебя не боюсь. Что хочешь, то и делай.

На Ершова это подействовало странным образом. Он усмехнулся, а после вообще расплылся в улыбке. Промолчал. Постояв немного, будто бы в нерешительности, он развернулся и быстрыми шагами вышел из кабинета. Трофимов задержался. Он посмотрел на Евтушенко, пожал плечами.

— Только не строй комедию, Андрей! — огрызнулся Пал Палыч. — Ты ведь сам начал копать под Даниила. Я-то знаю.

— Но по чьей просьбе… — сказал Трофимов и приставил указательный палец к виску. — Подумай об этом.

Сказав это, он покинул кабинет. Пал Палыч грузно плюхнулся в кресло и закурил.