— Галимуллин причастен к смерти вашего пацана, Макса Бугаева.

Чижик нахмурился.

— Фуфло, — только и сказал смотрящий.

Но Даниил уже знал, что он повелся. Видел, как изменился его взгляд. Ведь у каждого есть слабое место.

— Чердак держал деньги в доме, в районе Жуковского. Можешь спросить у брянских, они в курсе. К нему пришли двое в балаклавах. Застрелили охранника. Паша Хромой, его там все знали. Хороший борец, но стрелок так себе. Одного из грабителей он, все же, успел подстрелить. И Юлик маслину словил. Но он сам виноват — полез на рожон.

Чижик внимательно выслушал, откинулся на спинку кресла. Кресло недовольно скрипнуло.

— Ну а ты мимо проходил?

— Можно и так сказать…

Егор посмотрел на экран телефона и, тяжело выдохнув, положил его обратно в карман теплой парки. Он шел неспешно, с каждым шагом углубляясь во внутренний двор заброшенного завода на окраине города. Звучно хрустел снег под ногами. Казалось, что воздух шипел из-за крепкого мороза, но то был всего лишь характерный звук, издаваемый городской ТЭЦ во время сброса пара. Егору же хотелось тишины.

Он вспомнил, как в одном из недавних выпусков новостей рассказывали о какой-то там необычной комнате, где-то за бугром, в которой абсолютная тишина. Стены — как в фильме про космос и пришельцев. В абсолютной тишине не просидишь и часа — можно попросту сойти с ума.

Но как же так получается, что тишина, которой порой так не хватает, может в неумеренных дозах навредить и, возможно, даже убить?

Во внутреннем дворе завода, рядом с навсегда закрытыми воротами высотой в пять метров, он закурил. Старый добрый синий Winston. Мороз щипал кожу лица и пальцы рук. Дым был густым, тяжелым. Тяжелыми были мысли Егора. Что он здесь делает в поздний час? На кой черт договорился встретиться в этом месте, которое было неразрывно связано с детской беспечностью. На заводе работал отец. Он водил «Урал», и еще от его рабочей одежды пахло соляркой. Егор хорошо помнил огромную баранку большегрузной машины, в которую вцеплялся мелкими ручонками, когда отец брал его с собой на работу.

Завод закрыли в 92-м, и в этом дворе с тех пор каждое лето проводили вечера пацаны и девчонки. Жгли костры, выпивали, курили втайне от родителей. Смастерили тарзанку по северному манеру — подвязали пожарный рукав к выступавшей над воротами стальной балке — и стали упражняться в полетах.

Егору и самому порой хотелось покататься на этой самой тарзанке. Но тем вечером он смотрел на нее, скованную морозом, несуразную, и испытывал отвращение. К детству, к этому месту. К самому себе, в конце концов.

Он услышал шаги. Из-за угла выросла тень. Она, подобно черной воде, стремительным потоком достигла Егора. Он замер на месте, как будто тень парализовала его. Шипение прекратилось. Наступила тишина.