Рубец покачал головой.
— Мог бы, но положение ножа говорит об обратном, — вмешался Ершов.
— Да, все верно, — подхватил спец. — Если бы жертва сама перерезала себе горло, что, замечу, весьма непросто, то нож, скорее всего, упал бы вот сюда, — он указал под диван. — Насколько я знаю, Руслан был левшой. Но тут получается, что он либо откинул нож, либо это сделал кто-то другой.
Даниил взглянул на часы. Семь утра, но за окном еще слишком темно. Усталость в паре с головной болью накатили с новой силой. Хотелось забраться под одеяло и не вылезать из-под него еще по меньшей мере месяц.
Он услышал тихие всхлипывания, доносившиеся с кухни, и ему подумалось, что он уже ровным счетом ничего не понимает. Ватная голова, тяжелые мысли. Он словно даже не здесь, на месте происшествия, и не сейчас, и вообще не в своем теле. Стараясь сдержать порывы нытья, Даниил все больше думал о фактах, но потоки мыслей упрямо несли его к Алине.
Даже если бы он постарался, то никак не смог бы представить себе, что переживала Алина и что творилось в ее голове этим утром. За годы службы он отучил себя проникаться чувствами к подозреваемым. Только голые факты. Но сейчас-то как остаться в стороне? И как скрыть от коллег свою излишнюю вовлеченность?
Хотелось наплевать на все нормы, на осторожность. Хотелось подойти к Алине и обнять ее покрепче. Дать понять, что она не одна, что он рядом. Ну не могла она убить своего мужа! Рубануть ножом по шее — это не пощечину отвесить. Но как иначе? Первое впечатление может быть обманчивым. Впрочем, Даниилу хватало рабочего опыта, чтобы понимать, что на такой логике можно погореть.
Первое впечатление как раз таки может быть самым верным. И если это про здесь и про сейчас, то Даниил лишь обманывает себя, потому что мыслить объективно ему мешает…
Что? Любовь? Страсть? Страх?
— Ты как? — спросил его Пал Палыч.
— Да нормально. Просто… почувствовал то, чего не следует чувствовать. Ком к горлу подкатил. Как-никак, мы с ним были коллегами.
Евтушенко тяжело выдохнул. Он взял Даниила под руку, повел его в подъезд. Предложил перекурить.
— Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, — сказал Пал Палыч. — Мне приходилось хоронить сослуживцев. Мимо тебя это чувство не пройдет. Ты ведь не робот и не машина. Как будто нервы оголяются, и хоть кричи от боли — никто не поймет. Но ведь есть еще что-то, не так ли?
— О чем ты говоришь?
— Ты дважды спрашивал про версию самоубийства и не меньше трех раз порывался пойти на кухню. К Алине.
Евтушенко перестал говорить, когда услышал, как этажом ниже открылась дверь. Поднялись Трофимов со Светловым.
— Опросили соседей, — сказал старший сержант. — В общем, соседка снизу ничего подозрительного не слышала, но видела кое-что.
Даниил машинально подался чуть вперед.
— И? — с нетерпением выпалил Евтушенко.
— Алину прошлым вечером провожал неизвестный мужчина.