И так темно в туннеле, из которого ты выходишь, и так тихо звучат его голоса. Вспомни – было время, когда другие боялись тебя так же, как тварь, что тащит трупы бедных бледных людей через лес.
«То, что люди сделают в будущем, должно быть лучше прошлого. Если мир хочет жить, мы должны стать лучше».
Там, в сумерках, ты снова представляешь себе саламандру, спрятавшуюся у корней деревьев на берегу реки. Саламандра в безопасности в подводных гротах, в мутной воде, среди речных трав, водорослей и гладких скал. А наверху последний бледный человек бежит в поисках спасения через луг, поля и лес. Темная Птица следует за ним быстро, она уже совсем близко, и ты понимаешь, что звуки, с которыми она волочит свою убитую ношу, доносятся из прошлого.
«Иногда для меня попросту не ясна конечная цель. Но я знаю, работа должна продолжаться. 10, 7, 3, 0».
Птичий крик, кроваво-красные глаза, запах серы, вопль – победа одержана. Еще один бледный человек умер. Ты представляешь, как когти рвут полупрозрачную кожу и касаются сердца, заходящегося в последний раз. Нежному, как лягушка-древолаз. Неспособному противостоять неизбежному.
«Я ищу во внутренностях, вскрываю черепа… верю – оно где-то там».
Ты находишь влажное сердце леса, где мох и папоротники сплелись воедино, где земля уходит книзу волнительными изгибами, где непрестанно течет вода. Где черные радужные стрекозы прорезают воздух, замирая неподвижно, – и вновь срываясь в движение. Остановись, мгновение, ты прекрасно – плоды твои срывать небезопасно… вполне возможно, это все – лишь сказка.
Ты находишь себе приют под гнилью поваленных деревьев. Нора – глубокая, точно лисья. Прячешь пожитки. Кладешь дневник в пакет, закапываешь в суглинок подальше от своего укрытия. До следующего раза.
Писать быстро не получается, потому что для прирастающего потока слов тебе приходится использовать кровь. Ты это чувствуешь. Понимаешь, чем это чревато, но не останавливаешься – смутные ощущения настаивают на необходимости таких записей. Саламандра что-то сказала тебе. Насчет обязательств. Что-то о побеге, или о невозможности побега, или о том, что наступит время, когда она тебя не сможет защитить. Или просто ты так думаешь – что она тебе что-то сказала. Кругом так много демонов, приходится сосредоточиться, чтоб вызнать все наверняка.
Ты любишь, когда земля касается твоей кожи. Ты любишь, когда вода касается твоей кожи, а лес – это своего рода блаженство. Или, может быть, дело только в том, что саламандра любит все это. Разве это имеет значение? Места, укрытые утешающими сухими листьями. Суглинки и лишайники, дождевые черви и улитки, грибы и плесень. Грибы, как фонарные столбы, освещающие мир. Когда ты пишешь в дневнике, кажется, что твоя кожа открыта для сообщений, которые лес посылает, сообщений, которые ты внедряешь в кожу. По-своему здесь – тоже царство приливных бассейнов, а лес – остров посреди опустошения.
Ночь, светлячки, над головой – лунный шар, и даже, как тебе кажется, лис, глядящий на тебя сверху, в короне из листьев и темных ветвей. Лисья морда бесстрастна, отстранена, он смотрит на тебя с расстояния в многие световые года. Он так далек… почти так же далек, как сама луна.
Позже. Ты заснула или проснулась. В час полночный, в час поздний – разницы нет, не укрыться. Но лес теперь полон света. Волны красного мерцающего сияния – от резкого линейного источника, и в самом центре той линии – далекая фигура. Надвигается, все ближе и ближе, ползет по теням древесных стволов. Нет разницы между светом и фигурой, ведь фигура будто бы сделана из света и протягивает к тебе бесконечные руки-лучи. Но ведь нет запаха гари. Не слышно ни потрескивания, ни шипения. Только приглушенный звук чьих-то шагов по влажным листьям и веткам.
Твоя мать. Из своего укрытия, глядя поверх упавшего бревна, ты видишь, что фигура – это твоя мать. Яростное, обезумевшее пламя захлестывает лес с каждым ее шагом. Распростав почерневшие руки, огонь расправляет крылья.
Мольба. Просьба. Теперь ты слышишь ее сквозь пламя. Она кричит, зовет тебя криком по имени. Просит тебя помочь, остановить боль. Перестать прятаться.
Что есть настоящее, как не версия прошлого? Ты обмочилась от страха. Так сильно сердце стучит в ушах – будто давление резко скакнуло вниз. Теряешь сознание. Находишь вновь. Примерзаешь к месту, все еще прячешься. Недолго тебе осталось. Она уже близко. Она так близко.
Тонко очерченные черты лица твоей матери, столь отрешенного. Как будто она слишком долго ходила по морям в шторм; суша так и не забрезжила впереди, и она решила не останавливаться – идти вперед хоть сквозь воду, хоть сквозь огонь. Надо найти блудную дочь. Чтобы объясниться? Чтобы устроить ей взбучку? Что так, что так – страшно; ужас в тебе нарастает.
Огонь зачаровывает. Огонь зовет тебя по имени. И огонь, и мать – одновременно. Но ты не можешь бежать. Нельзя выдать себя.
И вот мать встает на краю твоего убежища и смотрит сверху вниз. Ее зеленая бархатная ночная рубашка горит, а глаза похожи на угли. Ее протянутая к тебе рука – край темного птичьего крыла, выглядывающий из горящей свободной ткани ее рукава. Ее лик – это морда рептилии, совершенно инопланетная, и ее когти бороздят твое плечо, и ты так потеряна – так, что уже никогда не найти. Потерянная, не нашедшая спасения, ты зарываешься в лесную подстилку, набиваясь в гости к личинкам жуков, кротам и другим детям подземелья.
И все-таки – отталкиваешься, пытаешься подняться, спотыкаешься, падаешь на ствол ближайшего дерева – корни, торчащие из земли, держат крепко, не пускают. Когти рвут твое плечо, из него сочится кровь, когти втягиваются перед новым ударом. Темное крыло, горящие красные глаза. Она сдерет с тебя кожу заживо, отнимет душу. Ведь именно так поступают демоны.
Вот тогда-то саламандра вылетает из темноты – теперь она даже крупнее, чем раньше, – и врезается всем телом в темное крыло, и они падают, борясь – молчаливые ужасные монстры, – обратно во мрак.