Темная, похожая на рептилию, птица расплывалась на одной странице, как пятно сажи. Темная и угловатая. Трудно читать из-за нее. Наброски и обрывки; какая-то басня о жестоком отце и о мальчике, чье убежище превратилось в ад.
Слово, которое ты считаешь английским,
И неоткуда ждать помощи в расшифровке. Неоткуда. Вообще.
В потаенной лесной лощине ты проводишь все больше времени. Окруженная мхом, лишайником и сосновыми иголками. Под твоим телом мягко пружинит перегной. Лесной дух, стелящийся по лесной подстилке. Подавляя кашель, разглядываешь навес крон над головой – дятлы, сойки и славки[11] перелетают с ветки на ветку. Ждешь звуков прибытия бледных людей. Ждешь звуков, издаваемых темной птицей. Смерть кажется сном, неразрешимой головоломкой. Какую личину примет смерть в этом лабиринте?
Саламандра подползает поближе и лишенными выражения глазами рассматривает тебя. Издает низкий квакающий звук. Оборачивается – глянуть через плечо. Квакает снова, снова обращает голову к тебе.
Ты не понимаешь.
Саламандру тошнит прямо на тебя. Рвота покрывает с ног до головы. Фу. Ты поначалу шокирована. Потом – успокаиваешься.
Светло-розовая в этом свете, что просачивается повсюду, жидкость удерживает тебя на месте – предотвращая необдуманные действия, наделяя некоторым качеством, которое ты не вполне способна описать. Жидкость тебя охлаждает. По твоим ощущениям, она ничего не весит. Она ощущается точно пульсация воздуха, сгущающегося и подстраивающегося под тебя. Мягко, комфортно. Растекается по рукам и ногам – и вот уже у тебя нет никаких поводов двигаться.
Ты восторженно смеешься. Она пахнет жвачкой. Запах арбузной жвачки! Ты когда-то покупала ее себе – еще когда могла позволить. Жевала, точно настоящую еду, часами. Дурачила желудок.
И снова саламандру рвет, на этот раз на саму себя, и ты видишь, как розовая патока, трепещущая, точно живой организм, окружает ее. Дыхание посредством кожи, которая и кожей-то не является. Саламандра проскальзывает тебе навстречу. Нехило так весит, увесистая. Ее живот раздут, будто полон молодняка. Она мостится где-то рядом, и теперь ты смотришь ей в глаза. Вы обе ждете, что же будет дальше. В лощине. В непосредственной близости от чего-то столь чуждого.
По краю их лежбища скользит, поднимаясь, тень. Знакомые очертания. Темная Птица – рептильная ухмылка клюва, налитый кровью глаз, который ты можешь себе представить, несмотря на темноту. Но вторая кожа из сблева саламандры не дает тебе и пальцем пошевелить. Сейчас она дышит за тебя, словно ты покрыта с ног до головы кожными жабрами.
Темная Птица смотрит вниз, в лощину. У Темной Птицы долгий взгляд. Вы с саламандрой так неподвижны, так близки. Твой ум блуждает, проходя сквозь глаз саламандры и попадая в мир пульсаций и волн бесконечного парения и быстрого стремительного движения. Пробираясь сквозь сорняки, камыши и хладные камни на дне реки, ты чувствуешь трепет жидкости на теле, стесненное чувство от нее же. Это – мир, в котором ты тоже можешь дышать, хоть и совсем не так, как дышишь здесь, в царстве воздуха.
Темная Птица тебя не видит. Ты находишься под водой, прочесываешь дно. Ты так далеко от лощины.
Кто-то рычит, выражая разочарование и провозглашая свою кровожадность. Темная Птица скрывается за краем ложбины. И ее тень превращается в обычную темноту ночи.
После ты с саламандрой омываешься в водах реки – тонкая пленка, все еще хранящая ваши формы, уплывает вниз по течению, слабо светясь, растворяясь.
Саламандра что-то пишет на воде. Надпись исчезает, потом растекается. Она просто откладывается в твоей памяти; ты будто находишься в эпицентре ряби. Как будто ныряешь сквозь точку спокойствия в глубокий омут. Как будто ты – морское чудовище.
– Я не понимаю, – шепчешь ты.
Но ты знаешь.
Теперь у тебя другая кровь. Саламандра что-то с тобой сделала. Ты чувствуешь себя каким-то образом помолодевшей, тебя не гнетет разлитый в воздухе запах бензина.
Саламандра квакает тебе раз-другой, а потом, огромная и тяжелая, ныряет в реку и исчезает.