Я внимательно слушал. Закончив с обстановкой, Сталин отложил карандаш и спросил:

– Ты, как фронтовик, как оцениваешь обстановку?

– Обстановка сложная, – сказал я. – Если белые возьмут Царицын в клещи, а они так и сделают, не дураки же, то придется туго.

– Конечно, возьмут, – сказал Сталин. – Это единственное верное решение. Краснов храбр, азартен, но стратег из него никудышный. Он вполне мог бы собрать все силы в один кулак и ударить в одном месте, рассчитывая мощным ударом прорвать нашу оборону. Но другие генералы не дадут ему сделать такой глупости. Они будут действовать наверняка.

Мы обсудили обстановку. Последний вопрос Сталина был такой:

– Прав ли, по-твоему, Ворошилов?

К стилю работы Сталина я привык еще в Баку в 1904 году. Он всегда подробно излагает суть дела и непременно задает вопросы, чтобы убедиться, поняли ли его собеседники. Сталин непременно дает собеседникам возможность высказать собственное мнение, а не навязывает им свое.

Товарищ Ворошилов с отступившими с Украины по железной дороге войсками[58] (30 тысяч бойцов) находился на правом берегу Дона у железнодорожного моста, взорванного белыми. Ворошилов принял решение восстановить мост, на что потребовалось около 20 дней. Горячие и глупые головы предлагали ему бросить на правом берегу 3000 вагонов с оружием и разным имуществом, и идти в Царицын походным порядком. Мол, наша главная задача как можно быстрее добраться до Царицына, чтобы усилить его оборону.

Эти горе-советчики не понимали очевидного:

1. Бросить эшелоны с оружием и имуществом, означало отдать их врагу, усилив его и ослабив себя. Ворошилов не собирался делать белым таких подарков.

2. Армия Ворошилова не просто стояла на правом берегу и ждала, пока будет восстановлен мост. Она активно действовала, отвлекая на себя значительные силы противника и мешая начать наступление на Царицын.

3. Переправа походным порядком означала проход рассредоточенных красных отрядов по белоказачьим станицам. Наши отряды увязли бы в многочисленных стычках и понесли бы большие потери.

К слову замечу, что во время инспекции, когда зашел разговор об обороне города, Козлов сказал такую фразу: «Сил у нас мало и я не понимаю, почему медлит Ворошилов».

– Ворошилов совершенно прав! – убежденно ответил я и привел соображения, которые только что изложил.

– Правильно рассуждаешь, Борис! (Когда мы говорили по-русски, Сталин называл меня Борисом, а не Бесо). А вот Снесарев пытался убедить меня, будто Ворошилов предатель.

– Кто?! Ворошилов?! – возмутился я. – Снесарев что, спятил?

О товарище Ворошилове я слышал еще до Революции, а познакомился с ним лично в октябре 1917 года, когда он был комиссаром Петроградского военно-революционного комитета.[59] Как можно, будучи в здравом уме, называть предателем человека, доказавшего свою преданность делу Революции?

– Не спятил, – сказал Сталин. – Снесарев умен и хитер. Он прекрасно понимает что и ради чего он делает. Снесарев – враг. И его начштаба Носович тоже враг, как и большинство штабистов.[60]

Я знал, что Сталин никогда не обвиняет людей бездоказательно. Мне и самому не нравился Снесарев вместе со всем своим штабом. Но как враг мог оказаться на такой должности? Да как он мог пролезть в штаб не один, а с кучей пособников? Как?

– Как враг мог оказаться руководителем округа, да еще и такого важного? – спросил я.