Я бросаю взгляд на часы. Пятый час. Я готова проспать еще, наверно, сутки: события последних дней вдавливают меня в матрас, как гиря.

– Давай, давай, – говорит бабушка. – Встаем.

– Что? – После всего случившегося обыденность происходящего сбивает с толку. Я до сих пор чувствую бабушкину руку на колене, до сих пор слышу ее слова о том, что мое место здесь. И вот она снова передо мной. С платьем. Как будто уже забыла, что именно из-за платья я от нее убежала.

Бабушка поворачивается ко мне, прижимая платье к груди, как будто прикидывает, пойдет ли ей.

– Благотворительный прием в пользу полиции. Миллеры планировали его несколько месяцев.

Звучит как последнее мероприятие, на которое она согласится пойти. Я знаю, как она относится к Фалену. Как Фален относится к ней. И мне совершенно не хочется встречаться с местной полицией чаще, чем это необходимо. Им нужна бабушка, и они хотят, чтобы я им помогала, и я боюсь, что, если они попросят о помощи снова, я могу и согласиться. Нет уж, безопаснее держаться от них подальше.

– Зачем это нам? – Я сажусь на кровать, отбрасываю одеяло и задираю ноги. – Сомневаюсь, что нам будут рады. – Давай останемся здесь, хочется сказать мне. Ты и я – и больше никого до конца наших дней. Мне не придется видеться с Тесс. Не придется вспоминать о том, как я с ней обошлась.

– Именно поэтому мы и едем. – Бабушка ставит босоножки на пол, раскладывает платье на кровати и встает надо мной. – Мы покажем всем, что нам плевать на пустые сплетни.

Я уверена, что это далеко не все. Я не верю, что мы едем в город только для того, чтобы помозолить глаза местным жителям. Дело в пожаре и трупе. И во мне.

– Хорошо. – Похоже, возражать сейчас нет смысла. Бабушка с довольным видом кивает на платье.

– Надевай, – говорит она. – Купила специально для тебя в Кроуфорде.

– Когда это ты успела?

– Когда ты так внезапно покинула нас на завтраке у Миллеров, – говорит она чуть язвительно, давая понять, что все еще не простила мне этой выходки. – Размер пришлось угадывать. Приходи ко мне в комнату, когда переоденешься. Я заплету тебе волосы.

Она выходит. Я встаю, опускаю глаза на платье. То ли это извинение за синее платье с чердака, то ли напоминание. Предостережение. Ты уже потеряла мать – смотри не потеряй меня.

Нет. Я зажмуриваюсь и расстегиваю молнию. Не нужно во всем искать второе дно. Она купила мне платье, хотя я буквально сбежала от нее у Миллеров. Это проявление заботы. Таким стоит дорожить.

Платье скользит по обожженной коже – я надеваю его медленно, чтобы было не так больно. Беру босоножки, которые принесла для меня бабушка, и выхожу к лестнице. Дверь в комнату бабушки приоткрыта, из нее льются желтый свет и тихая музыка.

Я подхожу ближе, и под ногами скрипит половица.

– Поживей, – окликает меня бабушка. – Заходи.

Ее кровать аккуратно заправлена, как и в прошлый раз, а сама она сидит у туалетного столика, распустив по плечам длинные седые волосы. В отражении я вижу, что платье на ней точно такое же, как мое, только красное. В одной руке она сжимает щипцы для завивки, другой придерживает кончики волос, чтобы волна вышла ровной. Она выглядит как человек из другой эпохи. Как будто ее вырвали из своего времени и перед самым моим приходом посадили в эту комнату.

– Марго, – говорит она, поймав мой взгляд в отражении. – Посмотри на себя. Ну просто картинка.