Я выпрямляюсь и недоуменно хмурюсь. Разве у мамы есть такой ожог? Я не помню. Я должна помнить такие вещи.
Зато в памяти свежи воспоминания о девушке в морге. О белых спиралях на ее обожженной коже. Похоже на то, что описывает Кэтрин. Очередное звено единой цепочки. Понять бы еще какой.
Я представляю, как мама склоняется над пламенем свечи. Представляю шрам у нее на пальце, вытесненный другими воспоминаниями. Мама зажимает в моей ладони мою первую зажигалку. Говорит: «Поддерживай огонь. Огонь защитит тебя».
Защитит от чего?
От нее?
Я судорожно выдыхаю и продолжаю читать. Если в этой записи Кэтрин удалось собраться с мыслями, то в следующей, накарябанной поперек страницы теми же чернилами, она совершенно теряет голову.
Я закрываю Библию. Кэтрин цеплялась за маму изо всех сил. А теперь? Одна мертва, у другой не жизнь, а подобие жизни.
Бабушка считает, что это мама должна была рассказать мне о смерти Кэтрин. Мама сказала немного, но достаточно. «Это все из-за меня», – сказала она утром. Она выскабливала лицо сестры с фотографий. Мама, полная злости и зависти. Мне страшно об этом думать, но я догадываюсь, чтό она могла иметь в виду.
Здесь я в безопасности, твержу я себе. Без нее мне будет лучше. И я согласна на все, что готова дать мне бабушка, потому что ничего другого я не заслуживаю.
Двадцать два
До конца дня из комнаты я больше не выхожу. Про- пускаю ужин и пытаюсь заснуть, пытаюсь перевести события этого дня в воспоминания, но мозг возвращается к ним всю ночь. Мама, синее платье, которое она надела в больницу, Тесс – я лежу с открытыми глазами, пока не восходит солнце, и тогда усталость наконец берет свое. Она наваливается на меня, засасывает в тяжелые горячечные сновидения и не отпускает до тех пор, пока меня не будит стук в дверь.
Я выбираюсь из кровати, сонная и растерянная.
– Секундочку, – бормочу я и слышу, как бабушка что-то отвечает, но не могу разобрать слов.
Я открываю дверь. Бабушка стоит на пороге с платьем в руках – синий цветочный принт, рукав-бабочка, слишком пышная, на мой вкус, юбка.
– Ты почему еще в постели? – восклицает она, влетая в комнату. На запястье у нее болтаются белые босоножки. – К пяти нам нужно быть в городе.