— Арик, если бы я прислушивался к мнению твоих врагов, то тебя давно бы не было в армии. Я все могу простить, кроме лжи.
Досталось Шарону. Досталось и Даяну. Что касается Хар-Циона, то Старик потребовал отдать под суд «этого бандита». Но тут нашла коса на камень. «Суд над Меиром деморализует армию», — заявил Даян и даже пригрозил отставкой. Это подействовало. Дело Хар-Циона было спущено на тормозах.
Меир понимал, конечно, что непрерывная игра со смертью рано или поздно закончится проигрышем, но прекратить ее не мог. Он и распоряжался с такой легкостью чужими жизнями лишь потому, что без колебаний ставил на кон свою. Меир верил в свою звезду, и главное, верили в нее его бойцы. И поднимая своих людей в атаку, он никогда не оглядывался. Знал, что они поднимутся — все до единого. В армии даже поговаривали, что он заговорен от пуль. Было время, когда Меир и сам в это верил. Лишь после гибели Шошаны он стал чувствовать, что табу с него снято, что смерти надоело его щадить. Это привело лишь к тому, что храбрость его, и раньше вызывавшая изумление, граничила теперь с безрассудством.
Даян иногда говорил, что нужно поберечь Меира, что хорошо бы послать его за границу, в военную академию. Вот только пусть проведет еще одну операцию. И еще одну…
В декабре 1955 года в генеральном штабе было принято решение о широкомасштабной военной операции против укрепленных пунктов сирийской армии к северо-востоку от Киннерета. Сирийские провокации против израильских рыбаков, промышлявших в Киннерете, становились нетерпимыми. К тому же, в генштабе давно хотели проверить в боевых условиях готовность армии к выполнению сложных стратегических задач на территории противника.
Меиру поручили самую трудную часть операции «Киннерет». Ему приказали взять штурмом пять укреплений сирийского военного комплекса Курси, используя фактор внезапности.
В 5.45 вечера Меир повел роту парашютистов по труднопроходимой горной местности. Лил сильный дождь, и казалось, что воздух состоит из сплошных брызг. Меир шел размашисто, все время наращивая темп, чтобы не выбиться из установленного графика. К цели прибыли точно в срок. Парашютисты ползком подобрались к проволочным заграждениям и проделали в них бреши. Совсем рядом прошел сирийский патруль, не заметив слившихся с темнотой израильтян. И вдруг раздался шальной выстрел, выведший из сонного оцепенения Голанские высоты. Парашютист Мотке Мизрахи потом хвастался, что операция «Киннерет» началась выстрелом из его автомата. Меир уже хотел встать во весь рост, но особое чутье, похожее на звериный инстинкт, удержало его. Сирийцам и в голову не пришло, что израильтяне уже у ворот. Меир услышал сердитый голос сирийского офицера: «Кто стрелял, идиоты? Хотите получить от израильтян горячую порцию? Я вот с вами расправлюсь, с мерзавцами».
Меир усмехнулся и дал сигнал к атаке. Парашютисты рванулись вперед. Несколькими очередями сняли охрану. Действовали слаженно и точно. Меир первым очутился у штабного бункера. Заглянул внутрь. Трое офицеров, игравших в карты, настолько увлеклись, что даже на выстрелы не обратили внимания. «Шалом», — поприветствовал их Меир и швырнул гранату. Мертвые офицеры так и остались сидеть в своих креслах.
Операцией «Киннерет» Меир остался доволен вдвойне. Он закрыл, наконец, свой «сирийский счет» и получил знак отличия за доблесть.
Наступил роковой день 11-го сентября 1956 года. 10-го сентября террористы подорвали железнодорожное полотно Беер-Шева — Тель-Авив. Это было утром. А в полдень с иорданской территории был атакован израильский патруль.
Семеро солдат были убиты. Двое ранены. В довершение всего, враги захватили тела погибших и надругались над ними.
Командование решило прореагировать немедленно. Без подготовки, без четкого оперативного плана. Парашютистам было приказано атаковать здание полиции в Ар-Рахва. Даже о топографии этой местности никто не имел ни малейшего представления. Шарон знал, что лишь Меиру по плечу эта задача.
И Меир повел бойцов, руководствуясь безошибочным своим инстинктом. К Ар-Рахве вышли без особого труда. Здание полиции — серый каземат с зияющими провалами бойниц в бетонных стенах — находилось в центральной части военного лагеря, обнесенного двумя рядами колючей проволоки. Но ворота были почему-то гостеприимно распахнуты. Пусто. Лишь возле конюшни двое жандармов холили своих лошадей.
Рота Меира по-пластунски подобралась к самым воротам. И, вероятно, сыграл бы свою роль фактор внезапности, если бы не произошло то же, что тогда у Киннерета. Шальной выстрел вспорол тишину.
— Шкуру спущу с мудака! — крикнул Меир и бросился в ворота, стреляя из автомата. Из здания полиции парашютистов встретили плотным огнем.
— Капуста, жарь! — приказал Меир. — Я прикрою.
Люди Капусты атаковали здание гранатами. Меир, стоя, руководил боем.
Пуля пробила ему горло, и он медленно, словно нехотя, опустился на землю.
— Меир ранен! — крикнул кто-то.
Принявший командование Капуста прекратил сражение и приказал отходить. Парашютисты, отстреливаясь, вынесли с поля боя своего командира.