61
Несколько иначе освещает разницу между положениями философии и басни А. Ла Пенна (Op. cit. P. 516–517). Удобная для сопоставления сводка положений народной философии дана в книге:
62
Характерно, что басня V, 3 явно представляет собой переосмысление: логика сюжета скорее требовала бы осуждения мести («мстящий вредит самому себе»), но Федр прибавляет к сюжету еще один член и превращает басню в апологию мести. См.:
63
О соотношении fatum и fortuna в эзоповских баснях см.:
64
А. Ла Пенна считает антирелигиозный (светский) дух характерной чертой древнейшей эзоповской басни, но приводимые им примеры почерпнуты по большей части именно из Бабрия, так что это утверждение требует пересмотра.
65
Следует помнить, впрочем, что в сборниках, использованных Федром, сюжеты и особенно морали могли отличаться от тех форм, в которых они дошли до нас. Обзор переосмысленных и видоизмененных Федром эзоповских сюжетов дает Вандель (
66
Нахов (Указ. соч. С. 401), подчеркивая революционный элемент идеологии Федра, рассматривает только басню А, 16 и даже не упоминает о примиренческой морали басни А, 18. Это связано с общей трактовкой, которую получает мировоззрение Федра у И. М. Нахова (с. 403): «Мировоззрение его, связанное с трудовым народом, оформлялось под влиянием революционной борьбы свободной бедноты и рабов против произвола императорской верхушки и крупных рабовладельцев…». Работа И. М. Нахова – первый опыт идейного анализа античной басни: автор едва ли не впервые увидел в Федре не скучного школьного автора, каким его представляет большинство буржуазных исследователей, а замечательного выразителя народной оппозиции принципату. Однако при столь решительном отходе от традиционных концепций неизбежны были некоторые противоположные крайности; такой крайностью и явилось преувеличение федровской революционности. Наша трактовка вопроса представляется нам более объективной и более оправданной материалом. Рабское происхождение Федра не есть еще патент на народность (такими же императорскими вольноотпущенниками, как Федр, были Нарцисс и Паллант), а народность не есть еще синоним революционности. А. Ла Пенна прав, когда напоминает, что в мировоззрении угнетенных классов (особенно в докапиталистических формациях) революционные элементы своеобразно сочетаются с консервативными и что именно консервативные элементы в первую очередь находят свое выражение в басне («Эзоповская басня выражает дух античного пролетариата не полностью и не во все моменты истории…» и т. д. –
67
Ср.:
68
Раскованными представляются категорические утверждения И. М. Нахова: «Политическая сатира – ведущая тема басен Федра…», «Взятые места басни Федра представляют собой очень смелый сатирический памфлет против тиранического режима Юлиев – Клавдиев» (Указ. соч. С. 397); «Мы имеем дело с обличительной сатирой в форме простейшей аллегории» (с. 403). Ср. такое же преувеличение сатирического элемента в баснях Федра у:
69
Резерфорд (Babrius / Ed. by W. G. Rutherford. L., 1883) считал эту басню – по ее непристойности – целиком подложной; Крузиус считает подложной только мораль. И для того, и для другого нет достаточных оснований. На значение этой и других упомянутых басен для реконструкции бабриевской идеологии указывает Штаерман (Мораль и религия… С. 11).
70
Если бы не эта черта, само по себе обращение к данному сюжету еще не давало бы права судить об аристократизме Бабрия: «басня Менения Агриппы» применялась для иллюстрации самых различных политических и философских учений (см.: