— Вижу, решительная ты, Юлана Касьяновна. Ничего против того не имею. Скоро мне уезжать, и не знаю, когда мы вновь свидимся. Не держи на меня зла, красавица. Не хотел я гордость твою задеть, не хотел обидеть ничем. Прошу только — колокольчик не выбрасывай, сохрани до приезда моего. А я же обещаю, что больше против твоего желания ничего делать не стану. Пойдём, Юлана, раз привёл тебя к колокольнику, так и обратно проводить обязан.
Не помню, о чём мы говорили на обратном пути. Может, и вовсе — молча шли. Но каждый шаг давался всё труднее. Украдкой смотрела я на Османта. Лицо его оставалось подобно камню, и только в глазах сияло солнце закатное, и казалось — сами по себе они светятся. Колокольчик я так и несла в руке, ощущая, как тот от тепла нагревается. Так и сердце моё постепенно оттаивало. Если бы не идущие за нами конвоиры, не дающие ни на мгновение забыть о том, кто таков Османт, я уже тогда решение своё переменила. Но мысль, что передо мной не просто юнец влюблённый, а брат княжеский, от такой неосторожности останавливало.
Он, действительно, уехал. Утром толпа собралась провожать Османта. Путь ему предстоял в соседнее княжество в качестве сартийского посла. И сама не ведая по какой причине, стоя среди своих подруг, вдруг вынула я платок и принялась им махать. Не знаю, различил ли он меня среди других горожан, но я с той поры больше никого перед собой не видела.
Заговор-наговор (Третье-четвёртое)
Ведун приехал в столицу в середине весны, но шептаться о нём начали ближе к лету. Кто-то ходил к нему по делу, но большинство наведывалось из любопытства. Поговаривали, что сам Мирдар предлагал чужаку занять один из пустующих домов, но тот отказался, предпочтя обосноваться подальше — в небольшом шалаше за границей столицы. Своими руками, без чьей-либо помощи, соорудил ведун низенькую хатку, покрыл её соломой и мхом, а неподалёку даже колодец вырыл.
Раз в неделю выбирался он в город за разными товарами, и вскоре каждая бабка, торгующая сметаной и яйцами, маслом и ягодами, считала своим долгом накормить колдуна пришлого. Даже примета такая появилась: у которой торговки чужак купит еды, та всю неделю горя знать не будет. Мужички над бабками-то посмеивались, а сами втихую старались ведуна по-всякому задобрить. Ни одного слова дурного ему в глаза не сказали, хоть за глаза и болтали всякое. И что питается он человечинкой, от того и дар приобрёл свой колдовской. И что держит он у себя в плену лесную повелительницу, которая за него всё делает. Некоторые даже шептались, что никакой он и не ведун вовсе, а самый обычный мошенник. Но стоило чужаку объявиться на улице, как смолкали все разговоры, и каждый немедленно находил для него оправдание.
Я старалась не слушать ни тех, кто с обожанием рассказывал о чародее, ни тех, кто тайком крутил при нём фиги от сглаза. А увидала я его впервые, когда батюшка в день воскресный послал меня за молоком. Сами мы ни коровы, ни козы не держали, только нескольких курочек. Перед одной торговкой собралась целая толпа, но почему-то никто не спешил ни расплачиваться, ни брать разложенное на прилавке мясо.
— Чего это они? — вслух спросила я, на ответ не надеясь.
— Да на ведуна глазеют, — ответил мне какой-то прохожий.
Колдуны всякие представлялись мне дюже страшными. С глазами кошачьими, рогами или ещё какими уродствами. Были они мрачными, с кривыми ногами и большими носами. И непременно должны были рядиться в одежды просторные цвета вороного крыла, ибо именно от ворон и произошли. Но, о диво, вместо чудища косолапого посреди толпы обнаружился самый обычный мужичок лет сорока. Хоть волосы он имел тёмные, но никаких рогов посреди них не торчало. Да и одежда на нём была самая обыкновенная, только изрядно уже потрёпанная.
На следующий день отправилась я к хатке ведуна. Не было у меня ни заботы, ни горя никакого неразрешимого, зато любопытства имелось, хоть отбавляй. Перед домиком стоял столб, а на нём висела дощечка с надписью: «Мудрый совет за пятак, хороший — за просто так». Прочла я это послание один раз, да другой, но так и не поняла, что это за шутка такая? И чем это, интересно, мудрый совет от хорошего отличается?
В хатке не было ни единого окошка, а имелась одна лишь дырка, чтобы дым изнутри вытягивать. Из неё-то и донёсся до меня необычный запах. То были не травы, и не воскурениями — то картошкой несло варёной. Вход в обитель ведуна заслонял полог, давным-давно превратившийся из жёлтого в грязно-коричневый. А за ним, среди подушек, как принято у южан, сидел давешний мужичок. Борода его длинная была перехвачена у конца серебристым колечком. Меня он не заметил, продолжая с упоением ковыряться ложкой в небольшом котелке.
— Простите, — кашлянув, привлекла я его внимание.
— О, девица! — с таким удивлением воскликнул чародей, будто раньше девушек вовсе не видел. Отложил ложку в сторону и жестом пригласил войти. — Зачем пришла?
— Ну, — и сама не зная, какой злой дух меня потянул в это место, смешалась я.
— Тебе какой совет нужен: хороший или мудрый? — попытался помочь мне хозяин хатки.
— А в чём отличие? — всё-таки задала я мучавший меня вопрос.
— О, милая! — подняв палец с длинным острым ногтем, закатил тот глаза нравоучительно. — Это же совсем разные вещи. За хорошие советы люди благодарят, а за мудрые и убить могут. Ведь никому мудрость не нужна. Всем нужно разрешить свою проблему таким образом, как им самим будет удобно. Ты, я смотрю, сомневаешься. Не знаешь, о чём спросить?
— Да, дяденька.
— Какой же я тебе дяденька? — возвращаясь к своему занятию, то есть к поглощению тушенной картошки, заметил мужик. — Ты мне не родственница. Родственники мои все давно померли. Был у меня внучок, да он давно вырос. Видел его вчера около площади, едва узнал. Меня же зови Вайлехом. Так меня уже исстари зовут.