– …который и подначил меня сюда переехать, да, всё верно.

Я очень тяжело вздохнул, а сдавившее диафрагму угнетение, словно припечатанное гранитной плитой, только усилилось. Это, вообще, как? Мы пытались зачать, мечтали о ребенке. Я ведь должен был радоваться в первые несколько минут, когда осознал, что Яна беременна? До того момента, как догнал, что не от меня. Так почему же мне стало так хреново, будто попал в какой-то безжалостный капкан? И почему теперь чувствую облегчение, смешанное с раздражением?..

Я просто ушел и попросил дать мне пару дней на осмысление. Да и подготовка ко дню рождения Мии требовала внимания. Я и так хотел разводиться, но положение Яны и последовавшая дальше ночь, проведенная с Алей, заставили ускорить этот процесс. И за прошедшие два месяца я постоянно думал о уже бывшей жене, стремясь разобраться с путаными ощущениями от её адюльтера.

Пересказав в двух словах эту историю Алине, я позволил ей перекатиться на спину рядом с собой. Выключил фонарик на телефоне, и мы оба уставились на звездное небо. Россыпи мигающих точек завораживали. Уже давно такую картинку можно увидеть лишь в отдаленных уголках, где нет подобающего освещения. То, что раньше было обыденностью, стало для жителя мегаполиса ценимой роскошью.

– Я постоянно думаю о том, что с тобой сделал. Не знаю, может, ты и простила, а сам себя простить я не могу. Как?.. Ты верно говорила, Соня хотя бы была счастлива с твоим братом, я же помню, как светилась последнее время…до самой смерти. А ты…просто заплатила за жестокость убитого горем человека. Но и это не оправдание…

Она молчала. Я повернулся боком и уставился в точку, где по идее должна быть голова девушки. Мрак не давал возможности видеть хотя бы малейшую черту.

– У тебя редкий и очень нужный дар – устойчивая психика и никакой рефлексии. Ты умеешь принять событие и творить свою действительность, исходя из случившегося. Почему-то не держишь зла на людей, причинивших тебе вред и даже стараешься оправдать их. Для меня это настолько уникально, что и сравнить не с чем. Знаешь, что ты напоминаешь, малыш? Смятые в ладони лепестки. Чем сильнее их сжимаешь, уничтожая, тем ярче становится аромат.

Нахожу в темноте её щеку, поглаживая пальцами.

– Меня убивает мысль, что, пребывая в состоянии аффекта, я довершил бы начатое… Если бы не твоя эта уникальность. И допущенные мной ошибки… Благодаря которым и сбежала… А что было бы, если бы ты не оказалась беременной?.. Я нашел бы тебя и…что? Что бы сделал? Кроме мольбы о прощении. Ты и представить себе не сможешь, что я пережил, думая, что ты сама… – горло сжало болезненным спазмом. – Когда не смог отыскать, стал склоняться к версии, что ты покончила с собой… Тогда я уже успел немного прийти в себя, и это стало еще одной неподъемной тяжестью на сердце. Будто там теперь две могилы: одна – Сонина, вторая – твоя. И обе – моя вина.

– Почему ты винишь себя в её смерти? – доносится удивленный шёпот.

Замираю на несколько секунд, убираю руки и снова откидываюсь на спину. Звезды время от времени подмигивают, пока я пытаюсь собраться. Эту тему я не в состоянии был обсудить ни с кем. Родители, лучшие друзья, Яна… Всем они мне родные, но ни в ком из них я не видел должного потенциала, чтобы понять…

– Соня для меня была не просто сестрой. А девочкой, которую я выпросил у Бога. Маленькое существо, за которое я в ответе с самого рождения, взрослело и становилось настоящим солнцем. Требовало внимания, участия, даже дополнительного воспитания, но я чаще баловал её. И в итоге в погоне за собственными удовольствиями я выпустил малышку в свободное плавание. Она не справилась. А я мог, Аль, я мог это предотвратить…

– Как?

– Забрал бы к себе, как просила. Или хотя бы на расстоянии был бы строже…

– Контроль ни к чему хорошему никогда не приводит, – перебивает меня мягко. – Да и Москва не самый безопасный город. С таким же успехом она могла погибнуть там или повторить историю, но уже боясь рассказать не родителям, а брату… Мои слова покажутся дикими…да и по прошествии стольких лет в тебе укоренилось убеждение, что ты был способен что-либо изменить, но нет. Нет, Дима. Каждый оказывается в той точке, к которой шёл собственными поступками. Я и сама билась головой об стенку, выла, представляя её страх, последние минуты жизни… Это чудовищно! Я злилась, что такая чудесная девочка по глупости угасла так рано… И этим причинила боль стольким людям. Мне тоже казалось, что препятствуй я их связи, спасла бы Соню… Но позже всё же признала очевидное: не был бы Размик, был бы кто-то другой… Мы не вершим чужие судьбы. И отвечаем только за себя.

Едкая боль затапливала тело миллиметр за миллиметром, её слова били по открытой ране пригоршнями соли, вызывая зуд, жжение и стойкое чувство беспомощности.

Неожиданно Алина перекочевала на меня, вполне резво устроившись на моей груди. Нежные руки коснулись лица, а потом полился безмятежный, но непоколебимый в своей правоте голос:

– Ты хороший брат. Соня боготворила тебя, часто рассказывала и ставила в пример. Ты и сын хороший. Не забывай о том, что остался единственным для своих родителей, не смей их подводить, – щеки стали покрываться легкими поцелуями, – а еще ты потрясающий отец. И друг. Концентрируйся на этом. И постепенно боль отпустит.

Ком, образовавшийся в горле, выкатился и разросся в груди. Стукнулся о ребра. И взорвался чем-то горячим, заполняющим стенки нутра тонкой живительной коркой. Регенерирующей каждую отравленную клетку.

– Что касается меня…здесь ты тоже не совсем прав. Во-первых, любя Соню, ты должен был лучше понять мотивы моего затишья те три недели. Я думала о Диане, боялась, что ей тоже причинят вред. И она не выдержит. Так получилось, что я выносливее. Человек способен вынести невероятное, если успел закалить дух. Была уверена, что справлюсь. Да и ты, Дим, по сути, кроме…этого часа по ночам…