Подошел и обнял меня. Я отстранился, поскольку он вонял как дьявольское отродье. Условия в подземельях кардинала, как видно, не способствовали гигиене, да и мытье вообще-то не принадлежало к любимым занятиям Курноса.

Тот, кого ткнул саблей Курнос, лежал на полу и хрипел. На губах лопались кровавые пузыри. Некоторое время я равнодушно смотрел на него. На миг наши глаза встретились, и в его взгляде я увидел страх, непонимание и страшную тоску по утекающей жизни. Ах, милые мои, я уже привык к таким вещам…

Остальные люди медленно поднимались на ноги, послышались шепотки.

– Все под стену, – приказал я громко.

Бельдария дернулся, словно желая схватить меня за кафтан. Левой рукой я придержал его ладонь, а правой начал бить старика по лицу. Не торопясь, открытой ладонью. Почувствовал под пальцами кровь и острые осколки зубов. Его нос хрупнул под ударом. Когда отпустил его, кардинал упал, словно ворох окровавленных лохмотьев.

– Заберите эту падаль, – приказал я слугам.

Прелат Бульсани дрожал под стеной. Вжался в нее так сильно, будто хотел стать частью покрывавшего ее гобелена.

– Ты потерял охоту к шуткам, отче? – спросил я. – Жаль, я рассчитывал на утонченный юмор и изобретательные аллюзии. Ничего не скажешь, чтобы меня развеселить?

Он смотрел на меня со страхом и ненавистью. Знал, что для него все кончено. Ночи, проведенные за картами, питьем вина и лапаньем девок.

Его жизнь нынче стоила не более плевка на горячем песке. И я прозакладывал бы обе руки, что будет столь же недолгой.

Я улыбнулся и направился к близнецам. Те пожали мне руку с волнующей преданностью.

– Я знал, правда, Мордимер, знал, что ты нас не оставишь, – сказал Первый.

Нас было четверо во дворце кардинала. А солдат и придворных – не менее пятидесяти. В одной этой комнате – с пару десятков. Но никому и в голову не пришло противостоять нам или убить нас… даже попытаться. Наоборот, каждый из этих людей питал обманчивую надежду сберечь свою жизнь, поэтому они готовы были заплатить за нее усердным послушанием. Каждый мысленно возносил мольбы о том, чтобы не оказаться в подвалах Инквизиториума. Но поверьте, что всем, кто пережил бы нынешний вечер, уготовано было оказаться там – и очень скоро.

Мы оделим их лаской утешающей беседы, во время которой они признаются в своей вине. А завершат ли жизнь свою в моче, кале, крови и ужасающей боли, будет зависеть лишь от них самих да от их жажды покаяться и искупить грехи. Если будут достаточно разумны и смиренны, возможно, их казнят, а на костре сожгут лишь обезглавленные тела. Если же нет – погибнут в медленном огне, на глазах воющей от радости толпы, под смрад собственных горящих тел.

Я вышел в коридор. В темной нише стоял мой Ангел. Теперь предстал в виде невзрачного человечка в темном плаще. Но это был он, Ангел. Никогда не ошибешься, коли имеешь счастье или несчастье увидеть своего Ангела-Хранителя, независимо от того, в каком обличье тот пожелает явиться.

– Я доволен тобой, Мордимер, – сказал он. – Ты сделал то, что должно.

– Во имя Господа, – ответил я – ибо что другое мог ответить?

– Да, во имя Господа, – повторил он со странной горечью в голосе. – А знаешь ли ты, Мордимер, что в глазах Господа все мы виновны, независимо от наших поступков? – Я взглянул ему в глаза, и были они словно озера, исполненные тьмой. Я вздрогнул и отвернулся. – Вопрос лишь в размере и времени наказания. Наказания, которое неминуемо наступит.

– Зачем же мы тогда думаем о том, чтобы Ему понравиться? – осмелился я спросить.

– А разве ребенок на пляже не строит стен из песка, которые должны сдержать прилив? И когда его строения исчезают под водой, разве на другой день не станет он возводить стены еще более толстые, хотя в глубине души прекрасно знает, что это ничего не даст? – Он положил ладонь мне на плечо, и я почувствовал, как сгибаюсь под ее тяжестью. – Ты, Мордимер, исполнишь все, что следует исполнить, – сказал. – Завтра сюда прибудут кардиналы-заговорщики, и завтра же появятся инквизиторы.