Проходит еще несколько часов. От Юсупова и Аскарова новостей нет, поэтому откладываю телефон. Мама, убежденная, что я все еще сплю, тихо-тихо подкрадывается и садится у подножия кровати. Я заснула прямо так: ноги закинула на подушки. Чувствую ласковые руки мамы. Как давно она меня не гладила, не убаюкивала. Вот бы опять стать ребенком: жить без всех этих проблем и ожиданий.

— Мамочка, — шепчу.

Открываю глаза, по-прежнему встречаясь с темнотой спальни. Шторы плотно задернуты.

— Солнышко мое, дурочка моя, — шепчет она в ответ.

— Я тебя люблю.

И это, конечно же, правда. Я знаю, что никто и никогда не примет меня со всеми недостатками, никогда не прогонит, кроме родной матери, как бы она ни ругалась и ворчала. Да и я, что ли, не вела себя ни разу с ней, как последняя стерва? В мой переходный возраст ну и досталось ей…

— Ну, во что ты вляпалась, а, моя девочка?..

Она чувствует. Все знает. От ее искренности, которой я так ждала долгие годы и не дожидалась, щиплет в глазах.

— Мамочка… — сдавленным дрожащим голосом.

Она долго меня гладит, обнимает и молчит. Несколько часов. Никаких наставлений, нравоучений, нотаций. Просто материнская ласка.

— Мамуль, я его буду любить, — вдруг говорю я.

— Я знаю.

— Мне ничего не будет от него нужно. Просто хочу, чтобы рос счастливым. Не хочу, чтобы он жил так, как хочу я. Я приму его любым… Мне не нужно, чтобы он в старости помогал или еще что… Я надеюсь, он будет тоже меня всегда любить, что я буду этого заслуживать. И, надеюсь, он будет всегда хотеть поддерживать со мной отношения.

После недолгого молчания мама прижимается крепче. Я слышу, как она негромко плачет.

— Прости меня.

— Ну что ты…

Сквозь слезы мама говорит:

— Не обижаешься? Я же… только добра хотела.

— Конечно, я знаю.