Глубокая тишина последовала за этими словами. И среди этой тишины встал со своего места бледный от волнения, господин де Кай и де Ругон.

— Все знают, с каким я уважением отношусь к особе испанского короля, сказал он, и в голосе его звучало болезненное возбуждение, — и кому известно лучше, чем мне, какие выгоды представила бы такая поддержка для нашего предприятия. Но, суди меня Бог, я говорю прямо: пусть каждый из вас, господа, поступает, как велит ему совесть, — я, по чести, не могу сражаться на стороне врагов отечества.

Тут сразу собрание дворян, объединенных в ненависти к Ришелье, раскололось на две партии: одни стояли справа, столпившись вокруг принца д"Обижу, другие — слева, во главе с графом де Кай и де Ругоном, а между ними, в беспомощности и крайнем смятении, находился Тюрлюпэн. Тщетно искал он герцога де Лавана, он не знал, на какой стороне должен драться, чтобы угодить ему.

Оба стана обменивались гневными и страстными криками:

— Победить — значит сослужить службу отечеству. Поэтому каждое средство, ведущее к цели…

— Да погибнет Австрийский дом! Да сгинет подлый канцлер Оливарес!

— Мы домогаемся справедливого мира между испанской и французской коронами, ради блага христианского мира.

— Я не иду на договоры и союзы с врагами государства!

— Мы должны добиваться справедливости всеми средствами, так как нам отказывают в ней.

— Господин Нуармутье, в ту пору, когда вы еще не совсем потеряли чувства меры…

— Господин фон Мемпельгард! Чтобы показать вам, что я вас так же мало боюсь, как уважаю…

— Вы это называете политикой, а я предательством!

— Кто смеет называть меня предателем?

Внезапно шум утих, и все взгляды устремились на герцога де Нуармутье и графа фон Мемпельгарда, которые стояли друг перед другом с обнаженными шпагами. Тюрлюпэн, испугавшийся их обоих, поспешно отошел к двери.

— Вы посмели назвать меня предателем, — крикнул герцог де Нуармутье, вне себя от гнева. — Клянусь кровью Спасителя, если бы я не знал…

— Предателем, да, и к тому же вероломным! — крикнул граф фон Мемпельгард. — И я готов назвать вам уединенное место, где вы можете скрыть от света свой позор.

В этот миг, когда оба противника, казалось, вот-вот бросятся друг на друга, Тюрлюпэн заметил, что дверь немного приоткрылась. В ней появилось лицо маленькой Жаннетон. Она искала его и, когда увидела, показала знаком, что должна ему что-то сообщить.

Тюрлюпэн проскользнул в дверь. Никто не обратил на это внимания. Бесшумно закрыл он дверь за собою.

— Они там взбесились все, — сказал он девушке. — Сейчас дело дойдет до пощечин, и двое из них зарежут друг друга. Жаль немецкого дворянина. Сегодня ночью он в моем присутствии пел и бранился. И то и другое он умеет делать лучше других.

— Ваша милость, — прошептала Жаннетон, — с моей стороны было очень неосторожно прийти сюда, потому что нам строго запретили наведываться в эту часть дома, пока идет заседание. Но вы мне приказали, ваша милость, когда герцогиня вернется из церкви, доложить вам об этом. Если вы поторопитесь, то встретитесь с ней на лестнице.