— Мы в Нормандии желаем мира, его же желают король и королева, и народ, и вся Франция, но мира не желает господин де Ришелье. Многие годы не перестает он насильственно нарушать законы королевства и ни во что не ставит подтвержденные договорами и грамотами права дворянства. Он желает войны. Ладно же! Он ее получит. Мы с оружием в руках восстанем против тирана, попирающего законы, разоряющего Францию, предавшего благороднейших и вернейших вассалов его величества в руки палача. И как дева Мария и святой Иосиф…

— Хвала памяти господина д"Эффио! Хвала памяти господина де Монморанси! — воскликнул со своего места принц д"Обижу.

— И как дева Мария и святой Иосиф, — продолжал, возвысив голос, господин де Роншероль, — вышли искать младенца Иисуса, так идем и мы, начертав на своих знаменах: «Regem nostrum quaerimus![43]» — «Короля нашего мы ищем, справедливого короля, который бы внял нам, короля без произвола и тирании, короля без Ришелье…» Я кончил. Да благословит Бог наше предприятие и руководит нами в совещаниях наших, дабы мы ничего не постановили, не клонящегося к славе его и к процветанию его государства.

Собрание молча выразило свое почтение маститому предводителю нормандской знати. Но это молчание длилось недолго. Оно сменилось легкой тревогой, возбужденным перешептыванием, когда слово взял представитель Оверни, господин де Шоденье, маркиз де Рошешуар, канцлер ордена Св. Духа. Герцог де Лаван поднялся и неслышными шагами прошел через залу. Около дворян, собравшихся вокруг принца д"Обижу, он остановился, как будто должен был преподать им тайные указания.

— Меня знают здесь в достаточной мере, — заговорил господин де Шоденье, — всем известно, что никогда в жизни не владел мною страх, что во всех своих поступках я руководился только чувством чести. Советы мои постоянно сводились к тому, чтобы испытать все средства примирения и только в случае крайней необходимости взяться за оружие. Не наступил, по-моему, еще день…

— Этот день наступил! Довольно мы ждали, — крикнул принц д"Обижу.

— Не настал еще день… — повторил господин Шоденье.

Но слова его вызвали со всех сторон бурные протесты.

— Не слушайте его! Всякая отсрочка равносильна поражению и гибели!

— Господин кардинал потешается над нашей медлительностью и пользуется ею!

— Неужели дать ему время придумать новые козни?

— Дворянство Оверни, пославшее меня… — заговорил опять господин де Шоденье.

— Довольно! Мы ничего не хотим об этом больше слышать.

— Отсрочки да проволочки. Это политика робких людей!

— Дворянство Оверни, пославшее меня, — перекричал господин де Шоденье шум голосов, — имеет право на ваше внимание. Любовь к войне и опасностям его страсть, честь — его религия. Я требую, чтобы меня выслушали.

— Дайте высказаться представителю Оверни! — раздался громовой голос господина Лекок-Корбэя.

Около Тюрлюпэна вдруг вырос герцог де Лаван. Положив Тюрлюпэну руку на плечо, он шепнул ему:

— Господин де Жослэн, вчера вы почтили меня уверением в своей преданности нашему роду. Речь идет теперь о союзе. Я надеюсь видеть вас как друга на нашей стороне.

— Принц д"Обижу заявляет, что этот день настал, — продолжал представитель Оверни. — В таком случае, позвольте спросить, господа: приготовились мы к этому дню? Это правда, мы можем собрать изрядное число дворян и вооруженных крестьян. Но где наши военные обозы, где склады для снабжения наших войск всем необходимым? Разве наместники провинций на нашей стороне? Располагаем ли мы хоть одним укрепленным местом, где можем продержаться больше двух дней? Седан, Либурм, Тюрассон, Лимейль уже не находятся в наших руках…

— Господин де Шоденье забывает, — воскликнул герцог де Лаван, — что у нас есть друзья, которые только ждут нашего слова, чтобы предоставить все свои силы в наше распоряжение.