"Кобзари" тут же запели, лишив выступающую возможности продолжать. Мадам обожгла меня южным взглядом и возмутилась:

— Как вы можете? Я несу культуру в полном объеме!

— Смотрите, — говорю, — не надорвитесь…

Из-за спины до меня донеслось "хам, бля", но мне уже было все равно.

Костя Перепелкин возмущался:

— Мы только что приехали с концерта, а здесь нас даже не покормили! Мы для них — челядь!

— Зачем тогда вступили в партию? — Спрашиваю.

— Нам нужны заказы, гастроли на государственном уровне. Мы же — брэнд!

— Ты сам себе противоречишь.

Все это время Маша тайком таскала со стола блюда в гримерку к музыкантам. Она была похожа на кормящую мать. Ляпиков искоса наблюдал за ее перемещениями, но возразить не посмел.

После "Кобзарей" партийцы возжелали петь самостоятельно, и я объявил конкурс караоке. "Медведи" потянулись к микрофонам. Их голоса звучали как трубы на похоронах усопшего алкоголика. Маша нетерпеливо поглядывала на часы: долго еще? Ляпиков грыз ногти, временами нервно давая указания:

— Вон тот, в синей "тройке" еще не пел. Подключи.

— Да он пьяный! — Объясняю.

— Тем более. Только проследи, чтобы его не стошнило…

Минуты тянулись медленно. На сцену вышел мужской дуэт, переодетый под Верку Сердючку и Аллу Пугачеву. Размахивая патлами и виляя приклеенным бюстом, мужики артистично гримасничали, раскрывая рты ничуть не хуже прототипов. К скачкам подключилась вся пьяная компания.

Наконец, Ляпиков подошел ко мне и устало прохрипел:

— Путина можешь не изображать: они уже в зюзю.

— Мне же легче, — охотно согласился я.

По дороге к выходу к Маше прицепился уже знакомый лысач:

— Ну, так как, мадам?..