Эммету казалось, что в этом краю дома выглядят так, как будто упали с неба. А дом Уотсонов еще и приземлился неудачно. Крыша по обе стороны от трубы провисла, оконные рамы перекосило, одни не открывались, другие не закрывались полностью. Еще немного, и они увидят, как осыпалась краска с дощатых стен. Не доезжая до поворота к дому, директор затормозил на обочине.

— Эммет, — сказал он, держа руль, — прежде чем подъедем, хочу кое-что тебе сказать.

Эти слова не очень удивили Эммета. Когда Эммета привезли в Салину, директором там был уроженец Индианы Акерли, предпочитавший давать советы не словесно, если их можно было сделать понятнее палкой. Но директор Уильямс был человек современный, с магистерской степенью и благими намерениями, и над его столом, в рамке, висела фотография Франклина Д. Рузвельта. Свои понятия он почерпнул из книг и жизненного опыта и располагал множеством слов для того, чтобы обратить их в советы.

— Для некоторых молодых людей, прибывающих в Салину, — начал он, — независимо от того, какая цепь событий привела их в сферу нашего влияния, это всего лишь начало долгого пути, усеянного неприятностями. В детстве им не вложили понятий о том, что правильно и неправильно, и они не видят особой причины уяснять это теперь. Те ценности или жизненные цели, которые мы стараемся им внушить, скорее всего будут тут же забыты, как только они уйдут из-под нашего присмотра. К сожалению, это только вопрос времени — когда ребята очутятся в исправительном заведении в Топике или где-то похуже.

Директор повернулся к Эммету.

— Это я к тому, Эммет, что ты не из их числа. Мы знакомы недавно, но я успел понять, что смерть мальчика лежит на твоей совести тяжелым грузом. Никто не думает, что случившееся в тот день обусловлено злобой или свойствами твоего характера. Это злополучная случайность. Но как цивилизованное общество мы желаем, чтобы даже тот, кто не намеренно причинил другим несчастье, понес какое-то наказание. Отчасти цель наказания в том, чтобы удовлетворить людей, больше всего потерпевших от несчастья — как родные мальчика. Но мы желаем также, чтобы оно послужило к пользе молодого человека, ставшего причиной несчастья. Так что, получив возможность уплатить свой долг, он нашел бы некое утешение в том, что отчасти искупил вину, — и встал на путь обновления. Ты понимаешь меня, Эммет?

— Да, сэр.

— Рад это слышать. Я знаю, что на твоем попечении брат, и ближайшее будущее представляется нелегким, но ты умный юноша, и впереди у тебя целая жизнь. Ты уплатил свой долг, и надеюсь, наилучшим образом распорядишься своей свободой.

— Так я и намерен поступать, да.

И Эммет не кривил душой. Он был почти во всем согласен с тем, что сказал директор. Он сознавал совершенно ясно, что у него целая жизнь впереди и он должен растить брата. И сознавал, что случайно, а не намеренно стал виновником несчастья. Но не был согласен, что долг его выплачен полностью. Не важно, какую роль сыграл случай в том, что ты своей рукой оборвал человеку жизнь на земле, — доказывать Богу, что заслуживаешь прощения, ты будешь до конца своих дней.

Директор включил скорость и повернул к дому Уотсонов. Перед верандой стояли две машины — легковая и пикап. Директор поставил свою рядом с пикапом. Они с Эмметом вышли из машины, и в дверях появился высокий мужчина с ковбойской шляпой в руке.

— Привет, Эммет.

— Здравствуйте, мистер Рэнсом.

Директор подал ему руку.

— Я директор колонии Уильямс. Спасибо, что нашли время встретить нас.

— Пустяки, директор.

— Как я понимаю, вы давно знаете Эммета.

— Со дня его рождения.

Директор положил руку Эммету на плечо.

— Тогда мне не нужно объяснять, какой он прекрасный молодой человек. Я сейчас говорил ему в машине, что свой долг обществу он уплатил и впереди у него вся жизнь.