«Blood red skies, I fell so cold, no innocence, we play our role».
Позже я зашел домой к Эс, чтобы осмотреться.
Куча одежды, обуви, украшений, виниловых пластинок, плакатов с рокерской, битловской и другой тематик, несколько пепельниц, набитых под завязку, нычки с пустыми бутылками, ведра таблеток, раскиданных по всем поверхностям, где только можно, и целая стопка тетрадей.
Я снова закурил, почувствовав тошноту, и уселся их читать.
Она вела дневники, еще с начальных классов. Писать и вправду любила, но первые записи отдавали такой детской наивностью.
Дальше шла средняя школа, серьезные проблемы в семье, конфликты со сверстниками, превращение из гадкого утенка в прекрасного лебедя.
Старшая школа запомнилась первой любовью, первым разочарованием и первой попыткой суицида. Тогда она поняла, что не совсем здорова и обратилась за помощью. С тех пор с лекарств не слезает, а ее записи по степени прогресса можно сравнить с автопортретами Пикассо.
Здесь и про меня есть. Много чего написано. Будто она за мной следила. Я словно разрыл тайник Хельги Патаки. Даже представить себе не мог, насколько сильно она меня любила. Зачем это было скрывать?
Последняя тетрадь заканчивалась стихом:
Взяв руку твою безмолвно, для себя открываю окно –
Портал в неизведанный красочный мир без существ мифологии, старых преданий, образов сказочных, гурьбы персонажей, притаившихся там, далеко.
Окно то увешано бисером, кайма расписная, золотая резьба на нем, но главным достоинством все же является то, что храниться в нем:
Безмятежность, души откровение, мелодичное пение грез, беспробудное счастье, звон куполов, крылья воли и слова, крепко-липучий сон и, играющий в самом сердце, без конца заведенный тромбон.
Время танца в том месте границ не имеет, все идет своим чередом.
Каждый миг, каждый шаг, поворот, реверанс череды изменяет счет:
Раз, и песня печальная ловит лучший мотив;
Два, и танцовщица траур сменила;
Три, и бурного плача лишает главы сладкий стон –
Таков лейтмотив водевиля.
И так в моем каждом касании –