Глава семнадцатая

— Стараешься их отложить… отсрочить, что недопустимо и весьма опасно для твоего здоровья, — дюже долго увещевал Велет мальчика и лучицу и на этот раз каким-то монотонным голосом, будто жаждая это впихать в них обоих.

Яркое солнечное светило уже озарило землю своими долгими розово-алыми лучами, по которым на планету перемещался не только свет, но и тепло, а войска аримийцев и влекосил с кыызами выстроились супротив друг друга. Они расположились на раскинувшейся весьма неровной, выщерблиной покатыми выемками и низкими валами долине поросшей невысокими травами, окруженной слева каменистыми склонами гор ограничившей ее с этого края.

В центре войска аримийцев стояли вооруженные копьями, мечами и щитами всадники. Справа и слева от них, несколько в углубление, прикрывая пеших, вооруженных в основном древковым оружием: булавами, топорами, ослопами, в доспехах и шлемах, поместились воины с самострелами. Позадь же основной линии войска располагались (как пояснил для рао Волег Колояр) похожие на влекосилские пороки — камнеметы, передвижные четырехугольные и широкие в основании. С тем, однако, камнеметы словно сжимались к вершине, где находились мощные железные валы имевшие крепление из бревен и веревок с чашами, в которые и укладывались метаемые камни.

Влекосилы и кыызы вооруженные, первые самострелами (которые, право молвить, в отличие от самострел лесиков стреляли не стрелами, а свинцовыми пулями и камнями), мечами, бердышами али кистинями, а вторые в основном луками, айбалтами (топорами с полукруглым лезвием), мечами; обряженные в тонкие кольчуги, смотрелись значимо более легкими и менее защищенными. И если у кыызов на головах главным образом помещались шишаки, полусферические с возвышением на макушке и навершием шлемы, али куполообразные, слегка прикрывающие кольчужной брамицей щеки, затылок и почти полностью оставляющие открытым лицо. То влекосилы водрузили сверху на головы шкуры волков и медведей. Таким побытом, чтобы снятые головы зверей с оскаленной верхней челюстью и горящими каменными очами смотрели на врага, тем видом стараясь вызвать в нем страх и, верно, именно этим оправдывая название влекосил, как людей-оборотней. Яробор Живко расположился в первых рядах своего войска, прямо под ярко-желтым стягом с трехступенчатым вырезом и кистями на конце, в центре которого был изображен серебристый гипоцентавр с мечом и плотницким топором в руках. И сие случилось, несмотря на протесты Волега Колояра и иных ханов, несмотря на слезы Айсулу, каковая поутру вцепившись в его руки, не пожелала отпускать из юрты.

— Милая моя, — ласково произнес Яроборка и крепко обнял девушку, прижимая к себе. — Все будет благополучно. Не будет никакого столкновения, поверь мне, того не допустят Боги… Но лишь тогда, когда я буду подле своих людей.

Мальчик, несомненно, понимал, что его жизнь важна для Зиждителей. И коли сейчас он хотел уберечь от смерти людей, столь жаждущих ее приобресть, необходимо было непосредственно присутствовать на поле брани, тем самым защитив их жизни собственной.

— Ты думаешь, где я был ночью? — все также убеждающе протянул он, ощущая мягкость губ супруги на своих щеках, устах, подбородке, перемешанных с солеными слезами. — Был у них, просил помощи. Поверь мне все будет хорошо, ты только не волнуйся и не плачь, я того не могу видеть.

Айсулу, похоже, еще сильнее вжалась в мальчика, и залилась слезами, тем самым однозначно воздействуя на него и стараясь не отпустить от себя. Полог, прикрывающий вход в юрту легохонько шевельнулся, и, подавшись в бок, впустил вовнутрь Минаку. Днесь ее черные волосы отливали рыжиной и, весьма удлинившись, дотягивались до спины. Это она сделала по просьбе рао, который очень любил долгие волосы и желал посмотреть каким образом и в какой срок апсараса поменяет внешность. Минака, как и Арваша, была более близка Айсулу. Вернее девочка их меньше ревновала к мужу, чем Толиттаму, которая будучи первой его женщиной, всегда выделялась Яробором Живко и чаще иных имела с ним близость… чаще, чем даже сама супруга. Потому поучения или наставления в основном осуществляли Арваша и Минака, абы лишний раз не воздействовать на девочку через беса. Однако старшей из апсарас, Кали-Даруга назначила именно Толиттаму.

В этот раз Минака войдя в юрту, вельми недовольно глянула на плачущую девушку и низким, густым голосом молвила:

— Госпожа, — только так апсарасы днесь обращались к Айсулу. — Не нужно волновать господина, иначе он вновь заболеет. Толиттама ведь поясняла вам поутру, где господин был этой ночью, и сказывала, как данная встреча отразится в целом на ваших людях. Нынче господин желает отправится на поле брани, и в том не следует ему мешать и тревожить своим плачем. Да и самой не следует волноваться, это для вас вредно. Мы же с Арвашей вам о том говорили.

Айсулу на мгновение, в котором было упомянуто про ночь, обиженно выгнула тонкие, рдяные губки, однако тотчас перестала плакать, стоило апсарасе закончить свою речь. Девочка глубоко вздохнула, и, следуя поучениям Минаки, обхватила руками щеки Яробора Живко, да слегка приподнявшись на носочки кот, ласково дотронулась устами до его губ, передавая тем прикосновением все свою любовь.

Тот любовный трепет на коже мальчика, кажется, все еще колыхался, когда, он, вглядывался в стоящие супротив него ряды аримийцев, поместившихся под белым прямоугольным полотнищем с синим драконом и желтым восходящим солнцем. Яробор Живко только сейчас узрев далекие ряды рати аримийцев, стал ощущать волнение. Волнение не за себя, а за людей и тех, что стояли подле… влекосилов и кыызов и тех, что сосредоточились напротив. По первому чувство уверенности, поколь войска выстраивались, легохонько сменялось на беспокойство, а теперь, когда вот так они все махом замерли, и вовсе заместилось мощной, нарастающей тревогой. Потому когда навстречу людям рао выступив из строя, направились три всадника аримийца Яробора Живко стало мелко трясти и лежащий на правом колене самострел всяк миг жаждал сползти и упасть под ноги взволнованного переступающего черного жеребца.

Теперь мальчику стало казаться, что разговора с Велетом и не было… сие ему все лишь примерещилось. Впрочем неможно было забыть как уже почти на рассвете его и апсарасу Велет принес к подножию горы и нежно огладив взъерошенные кудри успокоительно дыхнул: «До встречи!». И данное обстоятельство было сложно назвать галлюцинацией и потому на смену этому волнения пришло иное… Такое, что вдруг показалось Перший или Родитель не позволят Атефу вмешаться в дела людей и тем самым не приостановят кровопролития. Тугой волной нежданно и вовсе от тех тягостных дум накатило особое беспокойство, которое принесло на себе видение.

Яробор Живко надрывисто вздрогнул от появившейся внутри головы теплоты, днесь переполнившей рот и притушившей ясность взора. Мальчик сомкнул очи и порывчато качнувшись, часто…часто задышал. Однако, не принимая видения, а только его останавливая.

— Не должно, малость моя, откладывать видения, — внезапно прозвучал внутри него голос Велета… или все же не Велета… а Крушеца, оному похоже сие самовольство плоти также не нравилось. — Это запрещает делать Кали. Это опасно для тебя, может вызвать болезни мозга и сердца, ибо ты в таковой момент себя перенапрягаешь. Ежели ты продолжишь такое творить, Родитель распорядился забрать тебя на маковку.

— А ты можешь попросить Родителя, — перебил Яробор Живко речь Бога и это вже точно была не молвь Крушеца, а воспоминание давешнего разговора. — Попросить о чем.