Книги

Середина. Том 2

22
18
20
22
24
26
28
30

— Доброй ночи, господин.

По телу Яробора Живко махом от той молви проскочили горящие искорки… Кажется не только по венам, но и по самой коже, обжигая его своей жаркостью и тугой ком перегородив дыхание враз сомкнул рот, а после и очи. Теперь прошло и вовсе малая толика времени, и нежданно трепетно-мягкие губы апсарасы коснулись уст парня… и своей нежностью пробудили к жизни плоть.

Глава одиннадцатая

Солоновато-горький ветер порывисто ударил в лицо Яробора Живко и вместе с жаркими лучами солнца, возвышающегося прямо над головой, придал ему какое-то парящее состояние. Отчего вдруг показалось еще миг, и мальчик шагнет вперед, да, раскидав руки в стороны, взлетит. Перший, стоящий подле парня, судя по всему, уловил данное состояние и немедля положил свои тонкие перста ему на плечо, тем самым возвращая к действительности.

Они стояли на скалистом берегу океана, где темно-синяя, точно подсвеченная изнутри марностью света, вода мягко переходила далеко на линии горизонта в серо-голубой небосвод. Подступающая к отвесной и почему-то черной, каменной, высокой стене брега (растянувшейся повдоль прибрежной океанской полосы вправо и влево) вода яростно ударялась белыми кучными верхушками в ее мелко изъеденную червями и бороздами поверхность, инолды выступающую малыми ступенями поросшими зелеными мхами. А после, гулко ворча, вроде досадуя, сызнова откатывалась назад.

Позадь стоящих на берегу мальчика и Бога расстилалась пологим склоном долина, покрытая невысокой растительностью: аржанцем, тонконогом, дятлиной красной, житняком гребенчатым, кострецом, местами сбрызнутая белыми, желтыми пежинами луговых цветов. Там же где непосредственно поместились Перший и Яробор Живко, склон резко брал вверх, теряя всякую растительность, и живописал ровные пласты камня вроде как залащенного, однако все же имеющего шероховатые выемки али борозды по своему полотну, да обрывистые сечены по самому краю. По правую сторону от юноши слегка вдаваясь вглубь океанских вод, расположилась высокая одиноко стоящая скала, купно изрезанная широкими трещинами, словно сердито рубленная топором, каковой создал на ее несколько угольной форме множественные выемки, выступы, террасы, аль отдельные островерхие зубцы. Казалось в ней также, как кое-где и в самой береговой стене, вода пыталась выдолбить ступени или долгие заусенцы. В самом его начале, подле рубежа плещущейся воды и вовсе виднелся здоровенный проем с обтесано-рваными краями, высеченный ударом молота, прорубавшего себе проход в каменном лбище.

— Земля, — негромко дыхнул Яробор Живко и глубоко вогнал внутрь легких океанский дух. — Так прекрасна, правда, Отец.

— Возможно, мой бесценный, — уклончиво отозвался Бог и теперь переместил пальцы с плеча мальчика на его голову, оправляя на ней локоны длинных волос.

После прибытия апсарас и близости с Толиттамой, цепь видений у юноши столь усилилась, что не просто высосала из него силы и утомила. Протекая как-то весьма порывчато и мощно, изредка сменяя одно видение за другим, она не давала времени Яробору Живко набраться сил. В общем, достаточно обыденное для людей превращение мальчика в мужа весьма неоднозначно сказалось на Яроборке. По-видимому, такое развитие опытная Кали-Даруга предполагала, посему и саму близость и взросление юноши провела подле себя… на маковке четвертой планеты.

Последняя цепь видений не просто вызвала слабость в мальчике, она принесла с собой потерю сознания и обильное кровотечение из носа, отчего его пришлось срочно поместить в кувшинку, а как таковое отбытие на Землю поколь отложить. Стараясь справиться с видениями, и тем не доставить боли Темряю и Мору, Яробор Живко, а вернее Крушец проявил истинность своей божественной сути… которая в целом и завершилась тяжелым обмороком плоти.

— Мне, кажется, видения многажды усилились, — огорченно проронил сидящий в зале маковки Перший, прикрывая левой дланью свое лицо, абы схоронить, таким побытом, переживания.

— Это пройдет Господь, — мягко отозвалась Кали-Даруга, поместившаяся в шаге от кресла Бога и вельми заботливо оглядевшая его понуро-опущенную голову.

Рани Черных Каликамов пару минут назад вошла в залу маковки доложив находящимся там двум Богам: Першему и Темряю о состоянии доставленного и переданного на попечение бесиц-трясавиц Яробора Живко, пред тем и потерявшего сознание да этим точно втянувшим в плоть само видение. Ноне на маковке не было Велета и Мора, первый отбыл по делам в Галактику Атефов Крепь, а второй проверял состояние неких систем в Млечном Пути.

— Важно Господь, что ноне не пострадал мозг господина. Надобно вам позже потолковать с Господом Крушецем, и предупредить, абы он таковое более не творил. И не подвергал опасности гибели плоть, мозг и собственное здоровье, — продолжила сказывать Кали-Даруга.

И стараясь снять охватившее старшего Димурга волнение, пронзительно глянула на стоящего подле ослона его кресла Темряя. Тем взглядом, посылая последнему какое-то указание и просьбу. Темряй немедля протянул навстречу сидящему Отцу левую руку и дотронулся перстами до его плеча, требуя внимания к себе, ибо, несмотря на старания Крушеца последнее, не до конца погашенное видение, прибольно зовом ударило по нему. Перший торопливо убрал руку от своего лица, и, перехватив пальцы сына, ласково их сжал, стараясь передать ему не только любовь, но и собственные силы.

— Господь Крушец уникальное создание, Господь, — отметила демоница и легохонько улыбнулась, довольная тем, что Темряй не дал замкнуться в собственной смури Отцу. — Даже сейчас, в плоти человека, не в состоянии поколь воспользоваться в полной мере своими способностями, во всем проявляет собственную божественность. Однако по поводу состояния самого господина, я убеждена, не стоит тревожиться. Волнение вмале улягутся, когда господин почувствует в себе мужское начало. Поэтому я и настаивала, свершить первую его близость под моим руководством, поелику господин, вопреки лечению, так и сохранил психо-эмоциональную нестабильность. Думаю, бесицы-трясавицы оказались правы, предполагая, что это генетически прописано в самой плоти, вряд ли так влияет лучица. Поколь дадим господину отдышатся, успокоится, побыть в близких отношениях с апсарасами и только погодя, когда видения нормализуются, вновь продолжим говорить о Земле… И тогда можно будет поначалу, как господин того и желал, вам вместе Господь Перший побывать подле океана.

— Живица, — медлительно произнес старший Димург, дотоль обернувшись и внимательно обозрев стоящего позади Темряя. — Ты, точно меня не слышишь. — Бог не торопко перевел взор на рани и тотчас затрепетало золотое сияние его кожи, как угасающее пламя свечи. — Я сказал, что у мальчика усилились видения, что возможно связано с развитием лучицы, а не с близостью которую испытала плоть, потому и указал обследовать Крушеца, Отекной.

— Господь, — немедля отозвалась Кали-Даруга, порой проявляя зримое неподчинение и своему Творцу. — Я уже вам поясняла. В развитии лучицы поколь нет, и не может быть выявлено никаких изменений. Абы уже все выявлено и ноне Господь Крушец находясь в плоти, не может никоим образом развиваться. Лучица днесь как вы и просили, перестала оказывать давление на плоть, успокоилась сама и весьма бодро себя чувствует. Не зачем ее лишний раз волновать тем осмотром, оный она неизменно тревожно воспринимает. Не нужно беспокоиться и вам Господь Перший, все поколь под присмотром. Нынче, как велел Родитель, надо создать условия там, на Земле, чтобы Господь Крушец пожелал вернуться туда и дал возможность прожить господину долго. Або лучица успела научиться правильно перерабатывать видения, и ими не навредила в жизни своей следующей, последней плоти. Родитель считает, что для Господа Крушеца и господина сейчас нужны зрелища, потому я и настаиваю на продолжении того перехода, что ранее предприняли люди. Долгий путь, новые места, природа, к которой у господина тяга, все это будет отвлекать от разлуки с вами. Рядом будут апсарасы, интересные, близкие ему по суждениям люди. И я уверена, все будет благополучно.

— Ох, живица… ты говоришь не о том, — несогласно молвил Перший, и, ощутив спокойствие младшего сына, выпустил из своих перст его руку, обаче лишь за тем, чтоб под широкой дланью сызнова схоронить тревоги на своем лице. — Я прошу осмотреть Крушеца, а напираюсь на недопонимание… на твое, моя дорогая живица, недопонимание.

Зиждитель медлительно убрал руку от лица, положив ее на облокотницу кресла и махонисто раскрыв очи, блеснул их темнотой в сторону демоницы.