20/

Сообщающиеся сосуды

Самые прекрасные и самые страшные вещи происходят с нами, когда мы остаемся одни. Это кажется странным, но так оно и есть. Боль и наслаждение переживаются в одиночестве. Поэтому если человек был когда-то создан из пыли уничтоженных звезд ради какого-то эфемерного счастья, то и обрести это счастье возможно только в абсолютной космической пустоте.

Спокойное и вечное течение мысли, ничем не прерываемое, как вечная медитация, или вечный приход, или вечное опьянение, или смерть, – вот чего мы хотим. На вершине одинокой горы или в узкой глубокой впадине – закрыться от мира с бутылкой вина в одной руке и со смартфоном в другой. Смартфон, конечно, для счастья не нужен, но без него пропадет последняя иллюзия связи с миром.

Выставка была назначена на первое апреля, из-за чего Мара сперва подумал, что это просто чья-то неудачная шутка – или запоздалая месть Аниного мужа.

По-настоящему он смог поверить в то, что ему действительно предстоит выставляться на «хорошем» берегу Яузы, только когда он впервые увидел помещение и познакомился с куратором. Тот оказался невысоким молодым человеком в круглых очках, с бородкой, заплетенной в узелок, и залаченными волосами с бритыми висками – то есть из той породы людей, по которым можно уверенно сказать, что они следят за тем, сколько литров воды выпивают в сутки.

Представился он Алексием и показал Маре скромных размеров помещение «Винзавода», где на тот момент располагалась другая экспозиция. Говорил он быстро и явно раздраженно, не глядя на Мару:

– Проект посвящен одиночеству в большом городе. Проблемы отношений «художник – общество», любви и одиночества в эпоху социальных сетей, возможности экологической катастрофы и личного или городского мифа. Все это – через взгляд молодых московских художников…

Куратор как-то поморщился, заметив грязь на драных ботинках Мары.

– Я с осени этим проектом занимаюсь, лично выбрал перспективных и активно выставляющихся ребят с собственным стилем, которые с начала зимы уже работают над своими проектами, а я за ними присматриваю. Впрочем, в них я уверен… – Он помолчал, все еще не глядя на Мару, как будто раздумывая, стоит ли продолжать эту мысль. Наконец решился: – Скажу тебе честно и один раз: мы оба знаем, что тебя здесь быть не должно.

Мара судорожно кивнул.

– Догадываюсь, что ты рад, что тебе выпал такой шанс, но я не в восторге, что мне тебя скинули. Очень много сил, надежд и нервов я вкладываю в эту выставку. Так что твоя задача, Мара, – ничего мне тут не испортить.

Куратор подвел Мару в дальний угол комнаты и вяло махнул рукой.

– Через неделю, когда уберут текущую экспозицию, этот угол станет твоим. Но не думай, что раз тебя протащили сюда крюком через крышу, то ты можешь лепить что тебе захочется, это ясно?

Мара опять кивнул. В этот момент он с тоской подумал, что «крюком через крышу» – это как раз про него. Чувствовал он себя ужасно и даже подумывал отказаться от всей этой дурацкой затеи, лишь бы не терпеть такое к себе отношение… Но вдруг он вгляделся в этот скромный доверенный ему уголок и увидел на двух сходящихся серых стенах – большую тихую реку, заросли камыша и девушку, стоящую у самой воды.

– У меня уже есть идеи, – тихо сказал Мара.

– Вот и хорошо. Будешь предлагать мне их по одной, а я буду решать, подойдут они мне или нет.

Мара уже собрался было рассказать свою задумку куратору, но тот сразу же отмахнулся от него, как от надоедливой мухи: