Глава первая

Горький плач луров разорвал тишину, накрывшую священную долину. Их изогнутые медные тела, прижатые к губам жрецов, прежде казались Мелите похожими на диковинные цветы, поющие для богов. Волшебные голоса этих труб звали Великую Санниву — мать всего сущего и ее божественных супругов: Идверда хранителя, Хротгара разрушителя и Тунора творца взглянуть на своих детей.

Но сегодня хрустальные напевы луров не радовал девушку. И не цветы, а змей напоминали ритуальные трубы. Да, именно змей красивых жестоких и ядовитых… Каждым своим звуком они убивали Мелиту, напоминая, что время ее жизни заканчивается, утекает песчинками сквозь пальцы. И не остановить его, не замедлить…

Еще вчера все было иначе. Подающая надежды целительница, травница, жизнерадостная хохотунья и думать не думала, что смерть уже распростерла над ней свои крылья.

Она вернулась домой ранним утром, притащив целую охапку плакун-травы, но это было мелочью. По-настоящему ценная добыча пряталась в широком кожаном поясе девушки. В каждом его кармашке скрывался зачарованный флакончик с зельем. И таких кармашков, заполненных собственноручно сваренными декоктами было не меньше трех дюжин. Все они были оставлены на заветной поляне, под росу, чтобы окрепли, напитались силами, благословленные слезами зари.

— Мамочка, все получилось! — Лита кинулась в объятия моложавой стройной женщины, вышедшей навстречу. — Все получилось, мамочка! — повторила. — Хоть завтра экзамен держи! Что ты плачешь?! — девушка хотела отстраниться, чтобы заглянуть в родное лицо, но, горько всхлипнув, мать только посильнее прижала ее к себе. — Что такое?

— Мелита? Вернулась? — словно издалека раздался какой-то неживой голос отца. — Пойдем, мне нужно с тобой поговорить. Лайза, пусти дочь, — он развернулся и медленно пошел к себе.

— Все будет хорошо, мамочка, — пообещала Лита, скрывая испуг, от которого зашлось сердце, сунула матери плакун-траву и поспешила на мужскую половину дома.

— Дочь… — отец как подкошенный рухнул на скамью и потянулся за кубком.

Молча налил до краев, опрокинул чарку драгоценного, настоянного на семнадцати травах вина и поморщился, опуская руку на столешницу, будто хлебнул гнилой воды.

— Лита, девочка… — Виттар замолчал, низко опустив голову.

Обмирая от страха, следила за постаревшим враз отцом и гадала, какое же горе обрушилось на них.

— Мы уезжаем, — всегда немногословный, сегодня он и вовсе берег слова.

— Куда? Зачем? Папа, я ничего не понимаю, — она не могла отвести глаз от сжатых в кулаки рук отца.

— Времени нет. За тобой вот-вот придут, — он будто не слышал.

— Вчера вечером погиб Олаф, — за разговором они пропустили появление хозяйки дома. — Охотился вместе с черными на скальных нетопырей…

— Лайза, я же просил, — нахмурился отец. — Ты все собрала?