О, то была ужасная ночь, государь, однако ей уже не суждено было повториться.

Отплытие Колумба было назначено на третье августа. Каким-то чудом мой любимый успел повидать меня, каким-то чудом успел вернуться к сроку.

О государь, у меня нет сил описать его мольбы, убеждения и уговоры. Много раз он спускался в лодку и снова поднимался на балкон; наконец он схватил меня, поднял, решив увезти силой. Я закричала, позвала на помощь. Шум услышали, кто-то проснулся, кто-то спешил в мою комнату, нужно было бежать, чтобы не быть застигнутым.

Он прыгнул в лодку; я же, чувствуя, что его сердце отрывается от моего, замертво упала на пол.

Меня нашла Беатриса…

И сейчас Мерседес была почти так же взволнована, как в ту роковую ночь; рыдая, она ломала себе руки и, по-прежнему стоя на коленях, так обессилела, что прислонилась к креслу.

— Передохните, сеньора, — суровым, холодным тоном произнес дон Карлос, — я могу уделить вам всю ночь.

Наступило молчание, слышались лишь стенанья доньи Мерседес. Дон Карлос не шевелился; его можно было принять за изваяние, он так владел собою, что даже дыхания его не было слышно.

— И вот любимый уехал, — продолжала донья Мерседес; казалось, что с этими словами душа ее отлетела. — А через три дня к отцу пришел его друг — дон Франсиско де Торрильяс.

Он сказал, что ему нужно наедине поговорить с отцом о важном деле.

Старики уединились в кабинете.

Оказалось, дон Франсиско пришел к отцу просить моей руки от своего имени и от имени своего сына.

Его сын страстно любил меня и заявил, что не может без меня жить.

Ничто не могло так осчастливить отца, как это предложение, но одна мысль смущала его.

«А известны тебе, — спросил он своего друга, — мои денежные дела?»

«Нет. Но мне это безразлично».

«Я ведь разорен», — произнес отец.

«Ну так что же?»

«Разорен вконец!»

«Тем лучше», — ответил друг.