Я тяжело вздохнул.

— Считается, что психические травмы вызывают дестабилизацию дара — смейтесь, смейтесь. Это действительно существующая проблема. Многим людям становится сложно его контролировать после…

Мне вспомнилась ядовитая земля, окружавшая руины поместья. Голая, словно выжженная почва на месте цветущего луга. Черные остовы дубов.

А еще — пустая палата, в которой я очнулся спустя две недели после взрыва.

Эйзенхарт тактично сделал вид, что не заметил этой паузы.

— И почему именно морфий?

— Многие наркотические вещества, как и алкоголь, подавляют дар. Разве вы не знали? Так что, если вам понадобится обезопасить себя от чужого воздействия, как следует напоите того человека, — легкомысленно закончил я, пытаясь отвлечь его внимание.

— Или отведите его в опиумную курильню. Я понял, — продолжил мысль Эйзенхарт, однако провести его мне не удалось. — Однако почему такая дозировка? Даже моих скудных познаний в медицине хватает, чтобы понять, что она слишком высока.

— Вы ведь никогда не перестанете задавать вопросы? — проворчал я.

Впервые за этот месяц мне удалось вызвать у него искреннюю улыбку. Я встал из-за стола и подошел к книжному шкафу: на верхней полке стоял старый справочник, который я и положил перед Виктором, раскрытый на главе о Змеях.

— Это еще зачем?

— Здесь описываются характерные физиологические различия, свойственные людям с определенным даром. А теперь давайте свою руку. Другую, этой займемся позже, — я закатал рукав его рубашки и достал жгут. — Вы умеете делать внутривенные уколы?

— Как-то не приходилось, знаете ли.

— Значит, будете звать меня. Номера телефонов у вас есть. Звоните, когда потребуется… — Эйзенхарт кивнул, не отрываясь от книги, — Эй, вы меня слышите?

— Тут написано — цитирую — "частичная либо полная невосприимчивость к наркотическим веществам, включая кофеин, этанол, никотин, ареку и кат, а также к ядам растительного и змеиного происхождения". Это что же, вас и отравить нельзя?

А как отравить человека, который и сам — отрава?

— Можете попробовать кофе. Говорят, сотня чашек, выпитая за короткий промежуток времени, смертельна для человека, — предложил я.

— Еще бы! В таком количестве и утонуть можно, — Эйзенхарт поморщился, когда игла прошла сквозь кожу. — Чего еще я о вас не знаю, доктор? Я успел заметить, что вы и так не самый разговорчивый человек, но когда дело касается вас, становитесь и вовсе потрясающим молчуном.

— То же можно сказать и о вас, — парировал я, вспоминая как мой кузен резко сменял тему каждый раз, когда речь заходила о его жизни. — Полагаю, никто не любит обсуждать свои проблемы.

Которые были весьма серьезными. Виктор не любил говорить о том, что, родившись не под покровительством Духа, во многих отношениях он был слабее даже младенца. А я… я отказывался признавать, что сколько бы я не пытался поменять свою сущность, это было невозможно.