— Что ты хочешь этим сказать, госпожа?
— Плиний дал мне понять, будто расстался с ней потому, что она плоха как служанка. Лентяйка, неумеха и вдобавок нечиста на руку. Последней каплей, по его словам, было то, что она украла одну из его шелковых ночных рубашек. — Флавия чуть понизила голос и наклонилась вперед. — Однако в устах жен офицеров эта история выглядит по-другому. Они говорят, что Лавинию и не прочили на роль прислуги. И то сказать, какая она, с ее внешностью, посудомойщица или прачка? В общем, прошел слушок, что Плиний приобрел ее для того, чтобы она скрашивала ему долгие зимние вечера.
— Как наложница!
— Не совсем. Нашему Плинию хотелось обзавестись не просто девушкой для постельных утех, а подругой. Умной, воспитанной, понимающей, способной к общению с ним на том уровне, к какому он с детства привык. Несколько месяцев наш отважный трибун обращался с Лавинией как с фарфоровой статуэткой, знакомил ее с историей Рима, обучал чтению, счету, письму. Однако дело шло много трудней, чем ему бы хотелось.
— Но разве это основание для того, чтобы вышвырнуть ее за порог?
— Разумеется, нет.
— Тогда что же случилось?
— Да то, что случается сплошь и рядом. Когда девушка отрывалась от книг, взор ее обращался к другому трибуну. Производящему более сильное впечатление, чем тот, кто был рядом, и, уж во всяком случае, более искушенному в амурных делах.
— Это Вителлий? — спросил Катон.
— А кто же еще? Он решил заполучить Лавинию, как только увидел, а она, со своей стороны, будучи еще малоопытной в таких играх, не нашла в себе сил противиться обольстителю. Должно быть, она им увлеклась. И, так сказать, увлекалась неоднократно. Все это продолжалось до тех пор, пока Плиний, вернувшись с дежурства, не застал свою ученицу за освоением дисциплины, которая до сих пор не входила в их учебные планы. В общем, что было, ты можешь представить и сам, а результат тебе известен. Лавиния оказалась на козлах повозки работорговца.
— Бедняжка.
— Бедняжка? — Флавия подняла брови. — Мой дорогой мальчик, она для того и росла. Ты ведь наверняка видел множество девушек подобного рода. Последние два императора буквально наводнили ими дворец.
— Да, — согласился Катон. — Что верно, то верно. Но мой отец всячески старался меня удержать от слишком близкого знакомства с ними. Говорил, что мне следует поберечь себя для кого-то получше.
— Вот как? И ты думаешь, что Лавиния — это и есть «кто-то получше»?
— Моя госпожа, какова она и что собой представляет, мне неизвестно. Что мне известно, так это то, что меня тянет к ней. Я понятно выражаюсь, моя госпожа?
— О да. Первый опыт влюбленности всегда сопряжен с ослеплением. Страсть настолько захлестывает человека, что он за ней не видит того, кто в нем ее возбуждает. В твоем случае дело обстоит именно так, но не переживай, это скоро пройдет. Так бывает со всеми.
Катон хмуро посмотрел на нее:
— Неужели с возрастом все люди начинают думать так, как ты, госпожа?
— Не все. Но все молодые люди думают так, как ты. — Флавия улыбнулась. — Я понимаю тебя, Катон, а ты поймешь все мною сказанное только через несколько лет. Хотя вряд ли будешь мне благодарен. Но давай попробуем зайти с другой стороны. Как считаешь, Лавиния тебя любит?
— Я не знаю, — признался Катон. — Мы ведь совсем не знакомы.