Рядом — Турция, где, как мы уже говорили, Эрдоган возвращается к султанату. Это не значит, что все турецкие граждане, проживающие на территории страны, этого хотят, нет. Но тенденция хорошо заметна.

Рядом — Африка, где де-факто племенные вожди все определяют. Страны, пережившие тяжелое колониальное прошлое. Оказавшиеся также под существенным влиянием ислама, причем ислам здесь оказался замешан на местных, очень специфических верованиях. Как, впрочем, и местное христианство — иначе не существовала бы одна из самых страшных террористических организаций на планете — «Господня армия сопротивления», в которой воюют малолетние дети.

А что происходит с демократией в Европе? Европа тоже проходит очередную стадию трансформации. В какой-то момент времени европейцам сказали: вы больше не французы, не итальянцы, не немцы. Вы должны стать некими абстрактными «европейцами». Но абстрактный европеец не успел сформироваться в рамках Европейского союза, как вдруг был нанесен колоссальный удар со стороны мигрантов, которые не хотят быть стандартными европейцами, но имеют возможность меняться, развивать себя, структурировать себя по-другому, потому что зонтик демократии дает им эту возможность. И они, отрицая все демократическое, не дают возможности сформироваться новому европейцу, раздражая его, теребя его, становясь его частью.

Любопытно, что именно мигранты, которые приехали в страну за последнее время, являются главными сторонниками общеевропейского пути. Мигранты сильнее всех настроены против того, чтобы Европа вновь разделилась на национальные государства. Они последние из тех, кому надо, чтобы Европа вдруг очнулась и вспомнила, «о чем» она. Поэтому мигранты с радостью голосуют против любого возрождения национального чувства — потому что таким образом они готовят почву для того, чтобы в очередной раз (и теперь, быть может, очень надолго) подчинить Европу себе.

Это не хорошо и не плохо. Цивилизация на этом не закончится. Хотя вновь избранный президент Франции Эммануэль Макрон еще во время своей предвыборной кампании заявлял, что классической французской цивилизации больше нет — есть новая французская цивилизация. Мне очень интересно, что такое новая французская цивилизация? Это что, хорошо забытая старая, с владычеством мавров во Франции и Испании? Ну, можно, конечно, говорить и так.

Однако чувство самосохранения у французов все-таки начало просыпаться. Не случайно во время президентских выборов кантоны разделились практически поровну: половина была за человека крайних взглядов, которым является Марин Ле Пен, представляющая «Национальный фронт», остальные выбрали общеевропейский путь — и скорее всего, значительный процент голосующих там составляли «французы», которые стали французами не так давно и которым на самом деле глубоко плевать на историю Франции. Зато они хорошо понимают, что необходимо как можно дольше поддерживать существование такого, с их точки зрения наверняка очень глупого устройства, которое платит деньги за то, что их родственники приезжают и им можно все, а остальным нельзя ничего.

В последние годы мы увидели, что демократия — это удивительное средство для самоуничтожения. То есть как привнесенная искусственно модель, а не как выстраданная форма правления, демократия моментально начинает работать против себя, давая возможность расцветать злу и лишая добро возможности бороться с ним радикальными, жесткими методами.

Сейчас в Европе мы как раз наблюдаем еще недавно показавшуюся бы невероятной картину, когда забитые, загнанные народы, прежде управлявшие и владевшие этими территориями, уже боятся поднять голову. А если вдруг не боятся, то им говорят, что демократично делать вид, что все нормально и ничего не происходит.

Стоит лишь попытаться ужесточить миграционные правила, как раздаются возмущенные крики:

— Да как же можно, вы что, с ума сошли? Это же нехорошо, это неприлично, вы же людей обижаете!

— Ах, людей обижаем? Ну конечно. Людей обижать нельзя. Вот только эти обиженные люди идут и взрывают.

— Ну и что? Не все же взрывают!

— Конечно, не все. Но когда защищаться будем? После взрыва — или все-таки до?

— Ну… это сложный вопрос.

— Понятно. Конечно, очень сложный. А кто вообще имеет право въезжать в Евросоюз?

— Ну как, «кто»? Те, кому мы разрешим!

Серьезно? Граница взламывается ударом ноги. По поддельным документам въезжают неконтролируемые потоки. А дальше начинается изменение всего: образа жизни, языка, культуры, атмосферы на улицах, санитарных норм и привычек, понимания, куда ходить, а куда не ходить, что можно и чего нельзя. Может ли полицейский зайти в этот квартал, или это небезопасно — дадут по голове? А чуть что — можно жечь машины и объяснять французам, что их здесь не стояло и вообще они всем должны.

Демократия не дает разбираться с такими проявлениями. Казалось бы, Америка в плане иммиграции — одна из самых зарегулированных стран. Дональд Трамп попытался навести у себя порядок и ограничить въезд беженцев с Ближнего Востока. И что? Судебные решения лишили Трампа возможности осуществить то, что он, как президент, собирался сделать, думая, что у него будет такая возможность. Нормально? Конечно! Это же демократия.

Более того, приток мигрантов — это, помимо всего прочего, колоссальный удар по социальным программам. Это значит, что, чтобы обеспечить все это притекающее количество людей, надо платить больше налогов. А с чего их платить? Надо же, чтобы что-то работало, что-то развивалось. Я не говорю о том, что санкции или антисанкции могут каким-то образом помешать работе европейской экономики. Речь вообще не об этом. Речь о том, что, когда у тебя резко выросло количество ртов, а приезжающие работать даже не собираются, а если и могли бы, то тот уровень знаний, которым они владеют, не вполне востребован в странах, куда они прибыли, — возникает конфликт. Экономика все в большей степени становится экономикой знаний, а приезжающие все менее соответствуют этой категории, вплоть до того, что не всегда способны грамотно написать слово «знание».

Означает ли это, что Европа не должна принимать беженцев? Нет, не означает. Означает ли это, что Европа должна сдаться перед беженцами? Нет, не означает! Просто никто не отменял правил и никто не отменял умения расставлять приоритеты.