— А где машина?

— Смотря которая, — хмыкаю я.

— «Волга».

— Поменял. Махнул не глядя. На железного коня, — ласково хлопаю «восход» по сиденью. И добавляю:

— Поехали.

— Куда?

Вот, блин, глупая привычка — дорогу закудыкивать!

— Как всегда, в Париж.

Я уже оседлал мотоцикл. Девушка поднялась с песка, застыла в нерешительности:

— Ты… пьяный…

Терпение меня покинуло. Тоже, Лигачев в юбке!

— Сс-садись! — гаркнул я табельным голосом морского офицера и рванул ногой стартер. Мотоцикл тоже команду воспринял — завелся сразу. Леночка прилепилась к спине, забросив сумку на плечо. — Эх, прокачу! — И дал газ.

Мы мчались по самой кромке песка, омываемого ночным прибоем. В местечко, которое я на данный момент посчитал самым тихим.Со времени появления новеллы Эдгара По, в которой важное письмо спрятано на самом видном месте, этот сюжет обыгрывался и Конан Дойлом, и бессчетным количеством иных литераторов. Но люди ищущие читают те же книжки, что и люди прячущие. А потому спрятать что-либо или спрятаться самому стало проблемой. К тому же впитанный с детства пионерский девиз «Кто ищет, тот всегда найдет!» прибавляет бодрости лишь одной стороне.

У меня же положение двоякое. С одной стороны — пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что. Вернее, кого. И при этом не попадись сам.

Но руль-то я направляю на самое «видное» место. Понятно, не к горсовету и ни к райотделу милиции. К моей скромной хибарке. И движет мною вовсе не литературное воспоминание. Просто к этому часу у хижины, полагаю, побывали уже все интересующиеся стороны, обнаружили пустой тайничок и следы пребывания всех, кто побывал до того, и порешили, что делать мне здесь просто нечего. И я сюда не вернусь.

Решение правильное на все сто. И я бы никогда сюда не вернулся, если бы не желание уединиться. С девушкой.

Когда до хижины остается с километр, глушу мотор. И кладу мотоцикл в море.

Найти его можно легко, если посмотреть утречком с обрыва. Понятно, при спокойном море. Надеюсь, погодка разыграется с ветерком.

Мы поднялись на берег и бредем садиками и огородами. На ходу заглотал новую пару бодрящих таблеток. Естественно, для бодрости, а не с наркотическими целями.

До дома Степана Тимофеевича метров сорок. Девчушку укладываю в ложбинку и для верности притискиваю ее голову к земле рукой. Вытаскиваю «лжеузи». И — начинаю насвистывать с присущей мне беззаботностью: «Ю-а ин зе ами нау…» Раз.