Нам неизвестно, вызвана ли трансгендерность генетикой, гормонами, особенностями пребывания в утробе матери и/или опытом первых месяцев после рождения. Все, что мы знаем, — это то, что она обычно возникает на раннем этапе жизни и не может быть изменена. Один из самых известных примеров — Ян Моррис, которая начинает свою книгу «Загадка» (Conundrum) словами: «Мне было три или, может быть, четыре года, когда я осознала, что была рождена не в том теле и должна на самом деле быть девочкой. Я очень хорошо помню этот момент, и это самое раннее воспоминание в моей жизни»[89].
Для гендерной социализации за отправную точку неизменно берется строение гениталий. Тем не менее трансгендерные дети сопротивляются тому, чего от них ожидают. Их социализация, вместо того чтобы быть совместным занятием родителей и детей, часто превращается в яростные баталии и принуждение. Девон Прайс, которого объявили девочкой при рождении, повествует о своем каминг-ауте, иллюстрируя отсутствие выбора и сильное желание соответствовать гендеру, к которому он принадлежит:
Люди навязывали мне нормы женственности, и я по большей части либо отказывался от них, либо пытался им подчиняться, но терпел неудачу. После этого я получил социализацию, характерную для детей, которым не удалось соответствовать гендерным нормам. Меня до определенной степени воспринимали и социализировали как гендерную неудачницу, а не девочку. Я всегда осознавал на определенном уровне, что я не цисгендерная девочка, и автоматически отказывался от женских гендерных норм, которые казались мне неуместными и несправедливыми. Мне всегда было глубоко противно выражать эмоциональную боль или слабость. Я всегда старался быть похожим на мужчин в том, насколько решительно говорил или выражал свои идеи. Всю жизнь я стремился повторять (стереотипного) мужчину в плане самоуверенности и прямоты[90].
Никто не призывает трансгендерных детей принимать себя такими, какие они есть, по крайней мере в начале жизни. Наоборот, родители, братья и сестры, учителя и сверстники расстраиваются, когда ребенок перенимает внешность или привычки, характерные для другого гендера. Таких детей наказывают, дразнят, ругают, травят или изгоняют из общества. Несмотря на сильную враждебность в свой адрес, трансгендерные дети упорно развиваются в соответствии с ощущаемой ими идентичностью, и это показывает, что не окружающая среда конструирует их гендер. Это делает сам ребенок.
Крупнейшее на сегодняшний момент исследование основано на данных изучения 317 американских трансгендерных мальчиков и девочек, средний возраст которых равен приблизительно семи с половиной годам[91]. Их сравнивают с братьями, сестрами и другими детьми, гендер которых соответствует их официально задокументированному полу. Иными словами, трансгендерные мальчики (мальчики, рожденные с женской анатомией) сравнивались с цисгендерными мальчиками (мальчиками, рожденными с мужской анатомией), а трансгендерные девочки — с цисгендерными девочками. Была собрана информация о предпочтении в игрушках (куклы против грузовичков), предпочитаемых партнерах по играм, а также об ожиданиях от своего будущего в качестве мужчин или женщин. Последняя информация поражает, поскольку трансгендерные дети оказались не менее убежденными в собственном будущем гендере, чем цисгендерные.
Трансгендерные и цисгендерные дети развивались практически одинаково. Ребенок, рожденный с мужскими гениталиями, которого десять лет растили как мальчика, но который считает себя девочкой, оказался настолько же фемининным в своем общественном поведении, предпочтениях в игрушках, в прическе, одежде, как и его сестра, рожденная девочкой. То же самое относится к ребенку, рожденному с женскими гениталиями, но считающему себя мальчиком. Этот ребенок вырастет настолько же маскулинным, как его брат. Исследователи пришли к выводу, что «ни приписывание человеку определенного пола при рождении, ни прямая или опосредованная социализация в соответствии с тем или иным полом, ни ожидания (такие, как поощрение за маскулинное поведение и наказание за фемининное для тех, чей пол признан мужским)… необязательно определяют, как ребенок будет идентифицировать себя в будущем и выражать свой гендер»[92].
В гендерной идентичности, вероятно, задействован небольшой участок мозга, известный под длинным названием
Можно предположить, что для некоторого количества беременностей развитие эмбриона происходит таким образом, что тело и мозг изменяются по-разному на разных этапах. Так, характерные для пола гениталии формируются в первые месяцы беременности, тогда как мозг начинает приобретать отличия в зависимости от гендера во второй половине срока. Нарушение связи между этими процессами может привести к тому, что мозг сформируется в соответствии с одним гендером, а тело — в соответствии с другим[94].
Гендерная идентичность, вероятно, складывается в утробе матери в результате выброса гормонов. Опыт после рождения, по всей видимости, мало на нее влияет. Это может объяснить, почему никакая конверсионная терапия в сочетании с молитвами и наказаниями не меняет сознание трансгендерных людей. Терапия, которая якобы должна «исправлять» или «излечивать» людей, принадлежащих к сообществу ЛГБТК, признана лженаукой. Она настолько же ошибочна, как попытки переучивать левшей. Не все человеческие черты податливы. Организации, занимающиеся вопросами психического здоровья, предупреждают, что подобная терапия приносит больше вреда, чем пользы, и должна быть запрещена.
Гендерные идентичности, которые соответствуют строению тела — как у большинства людей, — ничем особо не отличаются. Мы начинаем жизнь с определенной идентичностью или развиваем ее вскоре после рождения. Это существенная часть нас самих, и мы формируемся через самосоциализацию. Для большинства детей эта идентичность совпадает с их биологическим полом, в то время как для трансгендерных детей все устроено противоположным образом. Они знают, кто они и кем стремятся стать, и ищут информацию, соответствующую их идентичности и темпераменту. Американский биолог Джоан Рафгарден, сама трансгендерный человек, считает гендерную идентичность когнитивной призмой:
Когда младенец впервые открывает глаза после рождения и осматривается, кого он начнет копировать, а кого всего лишь заметит? Может быть, ребенок мужского пола начнет копировать отца и других мужчин, а может быть, и нет. Может, ребенок женского пола начнет копировать мать и других женщин, а может, и нет. Я полагаю, что в нашем мозге существует призма, отвечающая за то, на ком младенец будет сосредоточиваться как на «наставнике». Тогда трансгендерная идентичность — это принятие в качестве наставника представителя противоположного пола[95].
Джон Мани научил нас отличать внушенные культурой гендерные роли от биологического пола. Эта дихотомия остается на первом плане в непрекращающихся спорах об изменении положения мужчин и женщин в обществе. Тем не менее Мани также научил нас тому, что два этих понятия не существуют в отрыве друг от друга. Быть может, он не задавался целью высказать это соображение, но такой урок можно извлечь из его попытки превратить мальчика в девочку. Ему это не удалось. Он воспринимал ребенка как пассивное вместилище общественных ожиданий, но истинной точкой контроля оказался сам ребенок. Он был рожден с гендерной идентичностью, которая склоняла его самосоциализироваться как мальчику, несмотря на все платья и девчачьи игрушки, которыми его осыпали.
Вместо того чтобы выбирать между биогенетизмом и социогенетизмом, самосоциализация совмещает эти два пути. Гендер исходит изнутри, но принимает внешнюю среду как направляющую. Это позволяет детям стать теми, кем они хотят.
3. Шестеро мальчиков. Когда растешь в голландской семье без сестер
Появление на свет шестерых мальчиков подряд глубоко разочаровало моих родителей. Уже после появления первых трех они были более чем готовы к рождению дочери. Для этого радостного события мать берегла имя своей матери — Франциска. Когда я стал ее четвертым сыном, она потеряла всякую надежду и назвала меня в честь того же святого. Это оказалось идеальным выбором, поскольку, хотя я давно утратил веру, святой Франциск, покровитель животных, остается единственным святым, которым мне легко восхищаться. Его день, приходящийся на 4 октября, — это Всемирный день защиты животных.
В те времена пол ребенка оставался неизвестным до самого рождения. Отец подсчитал, что вероятность того, что родится четвертый сын подряд, составляет меньше 10 %. Тем не менее вероятность рождения мальчика по-прежнему составляет 51 % для каждого последующего зачатия. Наверное, родители оставались оптимистами до самого последнего момента. После моего рождения у матери началась депрессия. Она выбралась из нее, о чем рассказывала мне неоднократно, только потому, что я был таким жизнерадостным ребенком. Каждый раз, как она брала меня на руки, я поднимал ей настроение. Она видела в этом сознательную уловку с моей стороны, словно я решил, что единственный способ выжить при удрученной матери — это все время улыбаться и ворковать. По моей собственной теории, я полагаю, что просто родился оптимистом.
Так как я вырос среди стольких мальчишек, то комфортно чувствую себя с мужчинами. Пожалуй, даже слишком комфортно, поскольку не разделяю этот странный предрассудок, согласно которому мужчины суровы друг с другом и должны жить в постоянном стрессе. Однажды мы с группой коллег-мужчин, расслабляясь после конференции, обсуждали это обстоятельство. Один из них жаловался, что мужчины постоянно проверяют друг друга на прочность и пытаются взять друг над другом верх. Он был так расстроен тем, что мужчины создают друг другу проблемы, по крайней мере в его мыслях, что у него прямо комок подступил к горлу! Я не мог поверить, что его травма насколько сильна, пока он не добавил, что вырос единственным ребенком в семье. Это обстоятельство, должно быть, не давало ему разобраться в парадоксе мужских взаимоотношений. На первый взгляд расстановка сил имеет огромное значение, поэтому никогда не стоит оскорблять или провоцировать мужчину без причины. Но в то же время это всего лишь игра. Проверки и выпады — это только первые шаги. Вскоре после этого мужчины переходят к болтовне и шуткам, и не успеешь глазом моргнуть — мы уже чувствуем себя комфортно и даже заводим между собой дружеские связи. Так мужчины взаимодействуют друг с другом и выясняют, кто заслуживает внимания. Я не уверен, что мужчины вообще могут стать друзьями без некоторой словесной потасовки.
Взять, к примеру, трех теноров — Пласидо Доминго, Хосе Каррераса и Лучано Паваротти, которые были настолько успешны, что собирали полные стадионы. Их секретным ингредиентом было яркое сочетание соперничества и дружбы. Их великолепные голоса тоже, конечно, способствовали успеху. В молодости эти трое мужчин яростно сражались за главные оперные площадки мира, и у них были все основания не любить друг друга. Когда они начали выступать вместе, они по-прежнему боролись на сцене за право быть королем верхнего до, но они также шутили и хлопали друг друга по спине как настоящие друзья. Однажды Каррерас высказался в интервью: «Каждый раз, как мы выходили на сцену, начиналось соперничество. И это нормально. В то же время мы были настоящими друзьями. Могу вас уверить, мы здорово веселились за кулисами!»[96]
Это сочетание соперничества и дружбы было настолько значительной частью моего детства и отрочества, что стало для меня второй натурой. Отношения между моими братьями, впрочем, никогда не были такими жесткими, как те, что описывает американская писательница Тара Вестовер, говоря о своей семье:
Мои братья были как стая волков. Они постоянно проверяли друг друга на прочность, потасовки возникали каждый раз, когда кто-то из молодых щенков резко прибавлял в росте и начинал мечтать о том, чтобы стать круче остальных. Когда я была маленькой, эти схватки обычно заканчивались стенаниями мамы по поводу очередной разбитой лампы или вазы, но, по мере того как я росла, бьющихся вещей оставалось все меньше. Мама говорила, что когда-то у нас был телевизор, когда я была еще младенцем, но Шон пробил экран головой Тайлера[97].