Пожалуй, самое большое различие между нами — культурное. Голландцы гордятся своим здравомыслием и прагматичностью, в то время как французы страстны и открыто говорят о любви, еде, политике, семье и практически обо всем на свете. Различие в национальном темпераменте — это примерно как сравнивать фильм Ингмара Бергмана с фильмом Федерико Феллини. Пока я привыкал к пылкой спонтанности Катрин и силе ее чувств, некоторых из моих голландских друзей это пугало, и они беспокоились о моем благополучии. Тем не менее мне никогда не приходило в голову отнести наши различия на счет гендера, например вспомнить об общепринятом мнении, что женщины эмоциональнее мужчин. Как я полагаю, мною движут эмоции и интуиция — поэтому мне трудно видеть в этом исключительно гендерную черту и уж тем более какую-то проблему.
У нас есть эмоции в силу важных эволюционных причин. Эти чувства направляют поведение нашего организма к тому, чтобы выжить, поэтому они присутствуют у всех животных. Каждому животному необходимы страх, гнев, отвращение, влечение и привязанность[104]. Эмоции — это не роскошь. Их значимость высока для любого гендера. Эмоции достаточно рациональны в том смысле, что они часто подают более четкий сигнал о том, что нам нужно, чем наша хваленая способность к логическому мышлению[105]. Тем не менее на Западе мы превозносим второе и презираем первое. Мы рассматриваем эмоции как аспект, слишком близкий к телу, которое тянет нас вниз («плоть слаба»). Вера в то, что мужчины более интеллектуальны и менее подвержены эмоциям, пронизывает поп-культуру, книги по саморазвитию и комедийные телесериалы. В попытке смягчить удар женщинам могут приписывать большую «эмоциональную чуткость». Но это выглядит сомнительным комплиментом, так как настойчиво подразумевает отличие женщин от мужчин, которым не нужны все эти сантименты. Не случайно слово «истеричный», означающее нездоровый уровень эмоций, происходит от греческого названия матки.
Однако нет никаких научных доказательств того, что представители разных гендеров отличаются по степени подверженности эмоциям. Достаточно посмотреть на мужчин во время решающих матчей, чтобы обнаружить их высокоэмоциональную природу. Даже стоическим голландцам сносит крышу, как только они видят человека в оранжевой футболке, бегущего по зеленой траве! По большей части гендерные различия касаются триггеров и интенсивности определенных эмоций и культурных правил их проявления, которые определяют, когда уместно рассмеяться, заплакать, улыбнуться и так далее[106].
Правила выражения эмоций позволяют женщинам выказывать более нежные чувства, такие как печаль или сострадание, а мужчинам — более сильные, такие как злость. Когда мужчина повышает голос — например, как сделал Бретт Кавано, кандидат на пост судьи Верховного суда США, перед юридическим комитетом Сената в 2018 г., — его эмоциональная вспышка может быть истолкована как праведный гнев. В отличие от мужчин, женщины часто стараются придержать язык, поскольку знают: злость им не к лицу. В реальном эксперименте по изучению этого различия членов импровизированного суда присяжных попросили вынести вердикт. Присяжные совещались в текстовом формате в чате, и иногда там разгорались жаркие споры. Если человек с мужским именем начинал злиться во время перепалки, это укрепляло его точку зрения. Но если такие же слова исходили от женщины, это подрывало доверие к ней[107].
Предубеждение против эмоциональности небезынтересно, поскольку на данный момент общепризнано, что человеческое мышление, включая мышление мужчин, в большой степени интуитивно и подсознательно. Мы не можем даже принимать решения, если у нас нет эмоциональной вовлеченности. Выражаясь словами ирландского драматурга Джорджа Бернарда Шоу, «чувства заставляют человека думать, но мысли вовсе не заставляют его чувствовать». Но, несмотря на то что все начинается с эмоций, западный миф о рациональном человеке остается в силе[108].
После того как я познакомился с Катрин и ее французской семьей и мы вместе эмигрировали в Соединенные Штаты как супруги, я проникся тремя культурами. Каждая из них по-разному подходила к гендерным вопросам и развивалась в своем темпе в отношении рынка труда, сексуальной морали и образования. С точки зрения прогресса у каждой из этих культур были свои плюсы и минусы.
Взять, к примеру, французов. В одном из фундаментальных трактатов на тему современного феминизма «Второй пол» (Le Deuxième Sexe, 1949) де Бовуар отмечала, что «женщиной не рождаются, ею становятся»{6}. Это часто цитируемое выражение трактуют так, что женственность стои´т выше биологических потребностей и функций. Но она не отрицает этих потребностей и функций. На родине автора к ним относились настолько серьезно, что предоставили работающим женщинам доступный уход за детьми и длительные декретные отпуска. Франция была в числе первых стран с субсидируемыми яслями и детскими садами (
Нидерланды всегда отличались свободными нравами в области секса, несмотря на наличие консервативных религиозных меньшинств. Они были первой страной, легализовавшей однополые браки. Также в моей родной стране один из самых низких уровней подростковой беременности и абортов в мире благодаря сексуальному просвещению, которое дети начинают получать с четырех лет[110]. Вместо того чтобы пугать детей и поощрять воздержание, голландское сексуальное просвещение стремится воспитывать взаимное уважение и подчеркивать в сексе его приятную и полную любви сторону[111].
Впрочем, несмотря на эгалитарную гендерную этику, голландцы не во всем лидируют. По части финансовой независимости женщин и их доступа к высокооплачиваемым должностям наша страна плетется в хвосте. Меня, например, всегда поражает, как мало я встречаю в голландских университетах профессоров женского пола. Две из каждых трех трудоустроенных женщин работают с частичной занятостью (это самый высокий процент в индустриальных странах), и одной из причин такого положения вещей является давление на женщин, вынуждающее их заботиться о своих семьях. Типичный источник чувства вины происходит из неспособности быть хорошей матерью и в то же время работать на условиях полной занятости[112].
В 1980-х, когда мы переехали в США, мы столкнулись там с необычным сочетанием прогресса и консерватизма. Сексуальная этика словно бы застряла в 1950-х, и все же по части образования и карьеры женщины были значительно свободнее. Чтобы попасть на территорию Соединенных Штатов, мне пришлось заполнить форму, согласно которой я не был ни коммунистом, ни гомосексуалом — требование, которое было упразднено только в 1990 г. Это тут же заставило нас почувствовать консервативную атмосферу, в которую нам предстояло погрузиться. Например, мы узнали о традиции под названием «делать предложение», которая предшествует бракосочетанию. Американские женщины ждут, иногда годами, когда же мужчина упадет перед ними на одно колено с дорогим кольцом в руках. После этого счастливая женщина показывает сверкающий камень своим охающим и ахающим подругам. Предложения руки и сердца были распространены в Европе во времена моих дедушки и бабушки, но они были скорее направлены на родителей будущей невесты, чем на саму невесту. Я понимаю, что американцы считают этот ритуал вполне нормальным и даже прекрасным, но его откровенная гендерная асимметрия ошеломила нас.
Кроме того, мы так и не смогли привыкнуть к ханжеству нашей второй родины и ее одержимости женскими сосками. Страх перед сосками привел к возникновению такого чисто американского изобретения, как «комната для кормления грудью», где женщины за закрытыми дверями кормят младенцев или сцеживают грудное молоко. Оплачиваемый отпуск по беременности и после родов ликвидировал бы всякую потребность в таких комнатах. Терпимость к публичному грудному вскармливанию, которое воспринимают почти как половой акт, также решило бы эту проблему. Изображение сосков осуждается, бюстгальтеры обязательны, и однажды в стране разразился настоящий скандал по поводу мелькнувшего на полсекунды оголенного соска на видео. После того, как Джанет Джексон продемонстрировала обнаженную грудь в 2004 г., комментаторы сокрушались о падении нравов. Видео с «гардеробной неисправностью», как это назвали, избегая упоминать ее тело, стало самым просматриваемым в истории. Говорят, именно оно вдохновило разработчиков на создание YouTube[113].
Такая зацикленность на сосках удивила нас, поскольку в Европе им не придают большого значения. Их можно увидеть по телевизору в прайм-тайм, в популярных журналах, в рекламе на городских автобусах и вживую на пляже. Бюстгальтеры в основном предназначены для поддержания груди, а не для того, чтобы что-то скрыть, и достаточно много женщин вообще их не носят. Если младенец проголодался на родительском собрании, на вечеринке или в парке, грудь будет обнажена, чтобы служить своему биологическому предназначению, хотя за пределами семьи матери обычно прежде всего спросят, не будет ли кто-нибудь против.
В Париже в 1990-е отсутствие стигматизации сосков вызвало культурное столкновение, когда компания Disney ввела строгий дресс-код для своих сотрудников. Настойчивость менеджмента фирмы по части «подобающего нижнего белья» привела к уличным протестам. С типично французской манерой преувеличивать газеты назвали такое положение вещей «покушением на человеческое достоинство»[114].
Невзирая на сексуальный консерватизм, США значительно опередили другие западные страны в отношении образования для женщин, их доли в рабочей силе и защиты от сексуальных домогательств. В этой стране возможность высшего образования для женщин появилась раньше, и многие женщины построили научную карьеру. В некоторых научных дисциплинах достигнуто равное соотношение мужчин и женщин, а значит, комитеты по подбору персонала больше не обращают особого внимания на гендер потенциальных сотрудников. Правила, имеющие отношение к домогательствам, также разительно изменились. Они касаются не только нежелательной сексуальной навязчивости, но и романов по обоюдному согласию между людьми из одной и той же организации, особенно если те находятся на разных уровнях служебной иерархии. Правила изменились так быстро, что застали врасплох нескольких видных европейских политиков, прибывших в США. Их обвинили в непристойном поведении, которое, скорее всего, сошло бы им с рук в их родных странах. С движением MeToo протесты против принудительного секса только набрали обороты, и эффект от этого движения все еще чувствуется в Европе[115].
У бонобо груди не являются сексуальным сигналом. Набухшие во время кормления и менее волосатые, чем остальное тело, они могут быть достаточно заметными
Сексуальная мораль в США развивается в направлениях, о которых несколько десятилетий назад я и помыслить не мог. Совместное проживание гражданских супругов становится все более частым явлением, рождение внебрачных детей становится более привычным и спокойнее воспринимается обществом, а однополые браки легализованы во всей стране. Общество также становится все терпимее к прилюдному кормлению грудью. Если кормящую мать с позором выгонят из ресторана, на следующий день туда заявится толпа разъяренных матерей, чтобы специально покормить своих детей в этом заведении. Политический импульс в пользу предоставления оплачиваемого декретного отпуска для матерей (и отцов) скоро приведет к тому, что комнаты для кормления грудью останутся в прошлом[116].
Грудь обезьяны в период кормления может достигать второго размера (чашка B женского бюстгалтера), но она теряет в объеме в промежутках между рождением потомства. Грудь женщины уникальна, поскольку остается набухшей постоянно. Мы сексуализировали этот орган, созданный для кормления по типу млекопитающих, но это не типично для всех человеческих сообществ и не похоже на то, чем обладают другие животные. Ни одна собака не возбуждается от вида сосков другой собаки, несмотря на то что у собак их аж восемь штук. Грудь самки, в отличие от зада, никогда не заставляет самцов человекообразных обезьян оглянуться.
Грудь предназначена для кормления, вот почему юные бонобо и шимпанзе так к ней привязываются. При малейшем беспокойстве или расстройстве (проиграл в драке со сверстником или пчела ужалила) они бросаются к маме, чтобы пососать ее сосок, пока не успокоятся. Человекообразные обезьяны обычно кормят грудью детеныша в течение четырех, иногда пяти лет, но чемпионом по кормлению являются орангутаны, которые в дикой природе кормят грудью от семи до восьми лет. Очевидно, мы не единственные медленно развивающиеся гоминиды. Диким человекообразным обезьянам доступно мало ресурсов для кормления детенышей, кроме фруктов в лесу, которые детеныши начинают есть, достигнув возраста одного года. Впрочем, источник фруктов ненадежен, отсюда и потребность продлевать период грудного вскармливания[117].
Когда грудь не работает так, как должна, у людей имеется решение для этой проблемы. У диких приматов нет таких возможностей, но в неволе мы можем научить человекообразную обезьяну кормить младенца из бутылочки. Я однажды проделал это с шимпанзе по имени Кёйф, которой мы дали детеныша на воспитание в зоопарке Бюргерса. Кёйф лишилась нескольких своих детей из-за недостатка грудного молока. Каждый раз, как это случалось, она впадала в депрессию, которая проявлялась в попытках уйти в себя, душераздирающих криках и потере аппетита. Через прутья клетки я показывал Кёйф, как держать бутылочку и кормить новорожденную шимпанзе по имени Розье, которая находилась с моей стороны решетки. Самым сложным было не научить Кёйф держать бутылочку, что для использующей орудия человекообразной обезьяны не составляет труда, а донести до нее, что молоко предназначалось не ей, а Розье. Кёйф так сильно заинтересовалась детенышем, что делала все, чего я хотел, и быстро воспринимала все новое. Когда я передал Розье ее приемной маме, она навсегда привязалась к Кёйф, которая успешно ее вырастила. Несколько раз в день она приходила из уличного вольера вместе со своей малышкой, чтобы покормить ее.
Кёйф была навечно мне благодарна. Каждый раз, как я навещал зоопарк, она радовалась мне, будто давно потерянному родственнику, занималась со мной грумингом и начинала скулить, когда я порывался уйти. Позже наши уроки помогли ей вырастить собственное биологическое потомство.