…Степан отбросил недокуренную папиросу, сжал зубы так, что на висках напухли багровые желваки, направился к народу.

Петр стоял, опершись плечом о забор, и смотрел, как Люда кружится в танце с каким-то парнем.

— Отойдем в сторону! — дернул его за рукав Степан.

У него был такой вид, что улыбка с лица Петра сразу же исчезла.

Они зашли за дом.

— Ты что? Издеваться сюда приехал? — сквозь сжатые зубы процедил Степан.

— В чем дело?

— У нас за такие дела морду бьют!

— Кому морду бить, мне?! — угрожающе переспросил Петр и надвинулся грудью на Степана, но тот не шелохнулся.

— Да, тебе!

Несколько секунд они стояли грудь к груди, широкоплечие, сильные, и с ненавистью смотрели друг на друга.

— Ты пьян. Еще ни одна рука не осмелилась подняться на меня!

— А вот эта вот поднимется.

Степан рванулся, но Петр перехватил руку и сжал в запястье.

— Ты думал, что покрутил с девушкой и побоку?! Подцепил другую. Да за такую подлость, знаешь!.. — Степан отступил на шаг, напрягся, словно стальная пружина, и бросился на Петра.

— Постой, постой! — отскочив в сторону, растерянно забормотал Петр. — Так значит, она любит меня?.. — и взглянул на Степана с такой искренней болью и растерянностью, что тот, остыв, проговорил:

— А ты думал…

— Ах, черт… Я и не знал даже… Вот положение… Вот оно что, а я никак не пойму, что с ней творится! — смущенный Петр потер ладонью лоб. — А мы, понимаешь, с Людмилой вот. Друг с другом… С нашей шахты она. К старичкам моим приехали показаться. Вот положение…

…Звуки радиолы манили молодежь. К месту танцев начали собираться сельские парни и девчата.

Бабка Степанида долго смотрела в окно, как танцует и веселится молодежь, потом вспомнила, что до сих пор уток не накормила. Размочила в воде хлеб, добавила отрубей. За хлевом, возле клетки с утками, она увидела заплаканных девушек. Остановилась, зашла за угол, чтобы не потревожить их, поставила ведро на землю.