А вот главного – бриллиантов – во время обыска не нашли. Русланова предусмотрительно припрятала свои драгоценности у бывшей няни, что жила на Петровке. Из протокола допроса от 5 февраля 1949 года, разговор между следователем и Руслановой: «– Дополнительным обыском в специальном тайнике на кухне под плитой в квартире вашей бывшей няни Егоровой, проживающей на Петровке, 26, были изъяты принадлежащие вам 208 бриллиантов и, кроме того, изумруды, сапфиры, рубины, жемчуг, платиновые, золотые и серебряные изделия. Почему вы до сих пор скрывали, что обладаете такими крупными ценностями? – Мне было жаль… Мне было жаль лишиться этих бриллиантов. Ведь их приобретению я отдала все последние годы! Стоило мне хоть краем уха услышать, что где-то продается редкостное кольцо, кулон или серьги, и я не задумываясь покупала их, чтобы… чтобы бриллиантов становилось все больше и больше.

– А где вы брали деньги?

– Я хорошо зарабатывала исполнением русских песен. Особенно во время войны, когда “левых” концертов стало намного больше. А скупкой бриллиантов и других ценностей я стала заниматься с 1930 года и, признаюсь, делала это не без азарта.

– С не меньшим азартом вы приобретали и картины, собрав коллекцию из 132 картин, место которым в Третьяковской галерее. – Не стану отрицать, что и приобретению художественных полотен я отдавалась со всей страстью».

В порыве страсти Лидия Андреевна накупила свыше двухсот бриллиантов, потянувших на 153 карата. Сама Русланова позже рассказывала: «Когда представила себе, как будут мучить эту старушку, и как она будет умирать в тюрьме, я не смогла взять такой грех на душу и своими руками написала ей записку о том, чтобы она отдала шкатулку». А еще имелись две дачи, три квартиры, четыре автомобиля, антикварная мебель, склад тканей и всякой материи, шкурки мехов во всем их природном разнообразии, книги из Германии на немецком языке в красивых переплетах и многое другое. Конфисковали всё.

Муж, генерал Крюков, тоже признал свою вину: во-первых, он морально разложился, устроив в своем госпитале дом свиданий, посещал московский притон «Веселая канарейка», где собирались генералы и крупные чиновники; во-вторых, машинами возил домой трофейное имущество; в-третьих, был свидетелем разговоров Жукова, обуреваемого наполеоновскими планами. Это и было самым главным: маршал приписывал себе основную заслугу в обороне Москвы, считал себя обойденным, не оцененным по заслугам, противопоставлял себя самому Иосифу Виссарионовичу. Ради этого признания, собственно, и заварили дело генералов, в сети которого угодила и Русланова. А что касается трофейного имущества – в послевоенные годы разве что ленивый не привез себе из Германии что-нибудь на память. Солдаты привозили аккордеоны, а маршалы – вагоны всякого рода барахла. Таковы законы войны. Сидела Русланова во Владимирском централе в одной камере с супругой «всесоюзного старосты» Калинина и наркомовской женой Галиной Серебряковой. В этой тюрьме каждое воскресенье повар обходил все камеры и протягивал в окошко список – ассортимент тюремного буфета. Чего там только не было – и икра, и балык, и ветчина. Это было явным издевательством. И вот однажды Русланова, не читая, бросила: «Тащи все!» Дело в том, что ее бывший муж Гаркави прислал ей в тюрьму три тысячи рублей. Повар исполнил заказ, после чего несколько суток подряд арестантки мучились кровавым поносом.

После реабилитации Руслановой предложили компенсацию 100 тысяч рублей, однако она, сетуя, что в той самой шкатулке было ценностей на два миллиона, отказалась: мало! И ей не дали ничего. Потом она пожалела и об этом. Все пришлось создавать заново, картины, правда, вернули, но не все. Они ведь не алмазы, в подпол не спрячешь, тем более что в СССР все коллекционеры были на учете. Генерала Крюкова тоже освободили благодаря маршалу Жукову, но здоровье его оказалось сильно подорвано, и в 1959 году он скончался. Русланова выступала чуть ли не до своей смерти в 1973 году.

А рассказ о том, как Русланова «занимала» свою новую квартиру, не в коей мере не является преувеличением. Такое случалось – вроде и ордер на руках, и ключи, приходят люди утром, а жилплощадь-то уже занята! Захват квартир происходил ночью, а выселить незваных гостей мог только прокурор. Для того чтобы избежать подобной судьбы, нужно было немедля заезжать в квартиру. Именно так в Дом писателей переехал Илья Ильф. Один из его приятелей, Семен Гехт, рассказывал: «Вечером к дому Ильфа в Нащокинском подкатывает взятый напрокат в “Метрополе” “линкольн”. По лестнице взбегает Валентин Катаев. У него тоже в кармане ордер, ключи.

– Тащите табуретку, Иля! – командует он. – Надо продежурить там ночь. С мебелью!

И “линкольн” с символической мебелью, с Валентином Катаевым, Петровым и Ильфом катит в темноте к восьмиэтажному дому в Лаврушинском переулке. Законные владельцы отстояли свою жилищную площадь от захватчиков».

Ильф умер через месяц от туберкулеза, в тридцать девять лет, напророчив себе скорый конец. Переехав, он произнес: «Отсюда уже никуда! Отсюда меня вынесут». Так и вышло. Виктор Ардов пришел проститься: «Я поехал в Лаврушинский. Было два часа ночи. В квартире Ильфа собрались друзья. Все толпились в первой комнате. Один только художник К.П. Ротов – они с Ильфом очень любили друг друга – стоял в коридоре и с тоскою глядел в третью комнату, дверь в которую была открыта. Я подошел к Ротову, он сжал мне локоть и кивком подбородка показал на Ильфа, лежавшего на диване у двери. В ту ночь мы все поднялись к Евгению Петровичу и там провели время до утра… В столовой у Петрова лежали вдоль стены еще не развязанные пачки только что вышедшей “Одноэтажной Америки”».

А дом этот действительно нехорош (в булгаковском смысле). Парадный подъезд, выходящий в Лаврушинский переулок, своим черным гранитом навевает отнюдь не радостные мысли. Потому и некоторые квартиры в нем тоже нехорошие. Люди из них не только пропадали по ночам, но и днем. Выбросилась из окна отвергнутая супруга поэта-песенника Льва Ошанина, застрелился сын поэта Александра Яшина, выйдя из дома, попал под колеса грузовика сын детской поэтессы Агнии Барто… А жена критика Анатолия Тарасенкова, писательница Мария Белкина, решила выброситься из окна, оставшись совсем одна – муж умер еще в 1956 году, а сын с семьей эмигрировал в 1977 году из СССР. Тогда казалось, что люди уезжают навсегда. И она решила, что раз никогда уже не увидится с родными, то и жить ей незачем. Поднявшись на верхний этаж дома и подойдя к окну, Белкина увидела, что оно слишком высокое и без табуретки не обойтись. Ситуация показалась ей комичной: надо спускаться в квартиру за табуреткой, затем нести ее наверх, залезать на подоконник, чтобы открыть щеколду окна. А если кто-нибудь встретит ее по пути и спросит: куда это вы, Мария Иосифовна, с табуретом идете? Жить, что ли, надоело? И вмиг мир преобразился – выбрасываться расхотелось. Она вернулась домой, в пустую квартиру. И вскоре, взяв себя в руки, написала очень интересную книгу о Марине Цветаевой. Прожила она после этого еще очень долго, скончавшись в 2008 году в возрасте 95 лет.

Ну неужели все писатели были такие алчные, аморальные, думали одно, говорили другое, писали третье? Нет, был один, по крайней мере отличный от основной массы. Это Юрий Олеша, «король афоризмов», проделавший путь, обратный традиционному. С получением квартиры в Лаврушинском жизнь его постепенно пошла под откос. Квартиру он потерял, ибо во время войны не платил квартплату. Его пригрел Казакевич. Олеша пил безбожно, до последней нитки, пропивая последнюю рубашку. На нем из одежды порою было лишь пальто и брюки. Но в то же время богемный образ жизни сделал из него фигуру легендарную, в чем мы смогли убедиться в главе, посвященной оте лю «Националь». Вот на такой оптимистичной ноте уместно и закончить повествование о доме советских писателей в Лаврушинском…