Звезда послушно замерла. Я повис у нее на плече. Смерч, что гулял в двух десятков шагов от нас, поймал движение воздуха и принялся раздуваться, словно парус. Он будто насыщался этим дуновением ветра.
Надувался, превращаясь из небольшой воронки в могучий вихрь. Пугающая метаморфоза завораживала.
— Только не двигатся, — заметно тише, вкрадчиво проговорил Вольфганг.
— Стоять, суки! — громко рявкнул знакомый хриплый голос.
Я обернулся. Фара стоял ниже по склону, у дальней стены света. В руках он сжимал ружье, ствол смотрел в мою сторону. Подле Фары из света появились еще двое мужиков с ружьями.
Между нами колыхалась раздувшаяся от ветра, как мыльный пузырь, воронка.
— Найн! Пожалуйста, nicht schießen![26] Нельзя! — заорал Штаммбергер, путая русские и немецкие слова.
— Ссышь, когда страшно, — оскалился Фарафонов, уперши приклад в плечо. И дернул спусковую скобу.
Грохнул выстрел.
Трудно сказать, попал бы в меня новгородский авторитет с такого расстояния или нет. В любом случае, я так никогда об этом и не узнал. Напившийся ветра вихрь резко качнулся в сторону, втягивая в себя летящую с бешеной скоростью картечь.
До меня не долетела ни одна дробина. Воронка загудела, ускорилась в своем вращении и принялась расти.
— Trottel, — пробормотал немец, хватаясь за голову. — Volltrottel.[27]
— Вперед! — приказал Фара и первым двинулся в нашу сторону.
Его люди быстро пошли следом. Молча. Решительно. Неумолимо.
От этой спокойной решимости захотелось как можно быстрее добраться до стены, сбежать. Я перенес вес, собираясь идти дальше, если мое ползанье по склону в обнимку со Звездой можно было так назвать.
Звездочка уловила движение, подставила плечо.
— Не двигатся, — еле слышно сказал Штаммбергер. — Если хотеть жить, стоят!
Я застыл. За спиной у Фары появились еще люди. Те, что вышли раньше, шагали теперь вверх по склону.
Блуждающие вихри, словно живые, потянулись им навстречу. Почуяли движение?
Фарафонов пёр на меня, не обращая внимания ни на вихри, ни на немца. На лице большого человека была непробиваемая решимость, губы растянулись в жестком злом оскале. Глаза маниакально блестели.