— Вам нехорошо? — спросила стюардесса.
— Нет… нет, ничего, всё прошло, — ответил я. Отдал поднос. И стал смотреть в иллюминатор.
Самолет упадёт. Сначала дым, потом падение. Все погибнут. Стюардесса-то точно. Нет, все, конечно. Не сегодня. Не завтра. Но скоро. Через месяц, через два.
И что делать, товарищ гроссмейстер? Фер-то ке?
Пойти сказать командиру экипажа? Во-первых, никто меня в кабину не пустит. Во-вторых, еще и пристрелят, среди пассажиров очень может быть спецагент со спецпистолетом — чтобы человека обезвредить, а дырку в иллюминаторе не пробить. Знающий товарищ говорил. В-третьих, даже если выслушают, подумают, что гроссмейстер от страха просто сошел с ума. Многие боятся летать. Некоторые сильно боятся. А порой, хотя и редко, сходят с ума. Иногда временно, иногда навсегда.
Хорошо. Приземлимся, и я пойду… ну, положим, в посольство. И скажу: здравствуйте! Я гроссмейстер Чижик, прибыл на Турнир, но в полёте было мне видение, что самолет скоро разобьется. Когда точно, не скажу. Почему? Не знаю. Может, что-то загорелось. Или террорист взорвал бомбу. Или еще что-нибудь.
И кто меня послушает? Подумают просто, что от чрезмерной нагрузки на мозги Чижик и того… свихнулся. С шахматистами это бывает.
Ладно. Еще вариант. Напишу анонимку, мол, командир Ту-154 распространяет слухи, порочащие советскую действительность. Или вообще американский шпион. Его, командира, станут проверять и на время отстранят от полета. Ну, допустим. И что? С чего я решил, что во время крушения на самолете был именно этот командир? Или, предположим, его проверят, поймут, что в анонимке поклёп, вернут в экипаж, но он, командир, из-за душевного расстройства примет неверное решение, результатом которого и будет падение?
Синдром Кассандры. Никто не верит в предсказания будущего. В психоневрологическом диспансере нам показывали пророков. Один говорил, что через десять лет атомная электростанция на Украине взорвется и засыплет радиацией полмира. Типичный случай нуклеофобии. Другой утверждал, что за Плутоном есть сотни и тысячи планет, внутри которых живет древняя цивилизация. Третий постоянно восклицал, что Китай — великая держава и скоро обгонит Америку. А Советский Союз, спрашивали его. Не будет никакого Советского Союза, отвечал больной. Пропадет Советский Союз. Убьют его. Кто ж убьет, допытывались мы, враги, интервенты? Нет, отвечал тот. Коммунисты и комсомольцы. И КГБ. Ну, сумасшедший, что возьмёшь.
Вот меня к ним и определят. До кучи. И никогошеньки я не спасу. Это не в шахматы с Фишером играть, это жизнь.
А, может, я и в самом деле нездоров? Мне часто кажется… всякое. В той квартире, что мне сватают, я видел кровь на стенах. Много крови. Которой там, разумеется, не было. В таком количестве. Колю Васина вижу часто, того, кто погиб, не начав даже учиться в нашем славном институте. Не только вижу, а и порой разговариваю. А, главное, часто снится мне горящий Чернозёмск. Полностью горящий, целиком. И я горю вместе с ним. Мировая война, да. И, рассуждая объективно, я и в самом деле сумасшедший. Что-то изменилось в сознании. Резко. Тем летом, когда я поступал в медицинский институт. Взамен я получил способность невероятно сильно играть в шахматы. Как, отчего? Опухоль? Но уже четвертый год идёт. Никаких признаков, кроме снов, призраков и видений. Ага, никаких, будто призраки и видения — это пустяки. Но я обследовался на кафедре физического воспитания и лечебной физкультуры, и у хорошего невропатолога, и рентгенографию черепа делал по знакомству. Ничего пугающего не нашли. Значит, не опухоль. Обыкновенная шизофрения. И поэтому молчи. Терпи и молчи. Молчи и терпи. И думай, думай, думай, вдруг что и надумаешь.
А тут и самолет пошёл на посадку. Сел гладко, стакан воды бы не расплескался в руке. Пилоты — мастера. Машина — ласковый и нежный зверь. Ну да, опасаюсь я полетов, плюс еще волнение перед турниром, вот и дал слабину.
Прямо в аэропорту меня встретил сотрудник посольства. Сосед по перелёту не знал, что и думать обо мне: кто я, немец? Или советский человек, но сын очень большой шишки?
Я Чижик. Но ему, соседу, видно, не до шахмат, раз не узнал меня. Что слава — тлен.
К тому же я был в солнцезащитных очках. И в салоне самолета тоже. Хороших, немецких. Сорок марок, однако. Что ни думай о собственном здоровье, а солнечный свет меня угнетает.
А тут, в Триполи, солнце светит пятикратно против Чернозёмска. Высоко-высоко и ярко-ярко. Нельзя без солнцезащитных очков. И легкой шляпы-канотье, сто десять марок! И костюм из чесучи. На мне. А в чемодане еще два. И — сюрприз от девочек — авторский летний костюм а ля матрос черноморского флота. Легкая парусина, полувоенный покрой. Никаких шорт, ни-ни. Солнце вызывает рак кожи. Научно доказано. Наши прабабушки это понимали: в солнечный день ходили с зонтиками, в длинных юбках, в кофтах с длинным рукавом, или носили нитяные перчатки. У меня тоже есть перчатки. Лайковые. Две пары. Но на весь турнир не напасешься. Надеюсь, у них найдется приличная химчистка. И прачечная.
Об этом я и спросил посольского человека, атташе по культуре, пока ждал багаж.
— В Триполи есть, безусловно. Вполне европейского качества. А в Джалу — не знаю.
— В Джалу?