— Нет, я не умираю, во всяком случае, не умираю прямо сейчас. Но семьдесят пять — это семьдесят пять. Откладывать на потом не приходится.
— А Спасский? Борис Васильевич, он…
— Он был знаком с моим вторым мужем, бароном Тольтцем.
— Был?
— Генрих умер год назад.
— И у вас есть дети?
— Кроме Марии — нет.
Она встала, встал и я.
— Михаил, я понимаю, что мое появление для вас неожиданно. Подумайте, а там посмотрим, — и она ушла.
Вот тебе, Юрьев день, и бабушка!
Вернулся Спасский с молодой француженкой. Познакомил. Молодая француженка оказалась его женой. Подходили новые и новые гости, и нас знакомили. Виктор Платонович, Наталья Евгеньевна, Александр Аркадьевич, Михаил Михайлович, Василий Павлович, Владимир Емельянович…
Много говорили, немало пили, шутили, смеялись и даже пели. И я старался не выглядеть белым чижиком. Тоже говорил и смеялся, правда, негромко. Ничего, и так хорошо.
Часа через три разошлись и разъехались.
В такси я продолжал анализировать позицию. Бабушка, да? Но я так и не знаю, как ее зовут. Она не сказала, а я не спрашивал. Не знаю о ней вообще ничего, кроме того, что она баронесса. Собственно, и бабушка ли она мне? Пожалуй, да, бабушка. Есть в ней нечто от маменьки. Но почему — сейчас? Не потому ли, что я — миллионер? Во всяком случае, до понедельника? Возможно.
И что мне делать дальше? А пока ничего не делать. Там посмотрим, да.
Посмотрим.
Эпилог,
ОН ЖЕ ПРОЛОГ
Шереметьево встретило тучками и мелкой моросью. Вчера был ливень, а сегодня только морось, которой наш Аэрофлот не боится ни капельки.
Возвращение на родину — момент особенный. Как приземление после полёта. Важно и выйти на глиссаду, и не дать в последний момент козла, и вообще — почувствовать родную почву. На какой почве повредился наш принц? Так вот, чтобы не повредиться, да.