Первая мысль, которая пронеслась у меня в голове, была: «И это все?».
А потом меня просто захлестнула тоска.
Когда-то практически вплотную к Партизанской находился вокзал, но не железнодорожный, а тот, на который приезжали автобусы. Как же он назывался… нет, не могу вспомнить. От самого здания остался невразумительный огрызок, заваленный грудами обломков и разными вещами, некогда находившимися внутри. В момент конца света здесь находилось четыре автобуса и чья-то машина. Машина и два автобуса сгорели, от них остались одни остовы. Еще один напоминал призрака – частично остался кузов, даже колеса, но все равно выглядывал скелет. А вот последний был почти цел – стекла выбило, краска слетела, багажное отделение будто отвалилось по шву.
От продуктовых лавочек рядом вообще почти ничего не осталось, только большая обугленная табличка с надписью «Хот-доги». Я попытался вспомнить, что такое хот-дог, но в голову так ничего и не пришло. Забылось.
Здания вокруг были такими же пустыми, как и вокзал, частично разрушенными, частично - просто заброшенными. Магазины вокруг осыпались кучей бетона и арматуры, а виднеющиеся с разных сторон многоэтажки зияли дырами окон, провожая нас своим гробовым молчанием. Мне было гадко. Всего двадцать лет назад я приезжал на эту станцию, мы выходили сюда и мне казалось, что Москва такая грязная и переполненная, душная... где теперь все эти чувства? Хотелось увидеть хоть кого-то, кто не попытается прострелить тебе голову или откусить ногу. Но нет, в мертвом городе бывают лишь мертвые жители. Гости бывают живыми чаще, но, как правило, очень скоро вливаются в коллектив новых владельцев этого места.
А потом до меня дошло еще кое-что. Почему вокруг так темно. Даже привыкшие к туннелям люди должны были адаптироваться. На небе сияла полная луна, но ее света не хватало, чтобы осветить мертвый город. Раньше здесь стояли фонари, но теперь остался только один оплавленный пенек.
Кремень развернулся к нам и прокричал, чтобы мы услышали его в противогазах:
-Значит так! Мы могли бы прийти на ближайшую станцию внутри кольца, на Китай-Город. Но там сейчас дела не очень, война группировок. Тургеневская заброшена, Чистые Пруды под Красной линией. Площадь Революции тоже. Так что лучше всего нам скрыться в Полисе или… или в Полисе. – Закончил сталкер и показал нам жестом – мол, идите за мной.
Мы пошли за терминатором. Двигались быстро, так что вскоре мы оказались уже у разваленного здания вокзала.
Как, однако, недолго продержалось затишье! Вдалеке мы увидели свет. Кто-то мигал фонарем. Была в этом какая-то завораживающая сила. Хотя, что я говорю… просто давно не видел света шахтерского фонаря.
Кремень точно так же помигал своим карманным фонариком. К нам из темноты вышли люди, трое человек. Мое сердце ухнуло вниз. Вот непруха то, а?!
-Вы с какой станции, гражданские? – Серьезно прогудели из-под противогаза. На фильтре противогаза был нарисован коричневый круг, символ Ганзы. Можно сказать, мы вляпались, не успев даже толком осмотреться.
Костер сделал шаг вперед. Я мысленно застонал. Сейчас что-нибудь ка-а-а-ак ляпнет!
-Мы не гражданские, ребята. Сталкеры. Ищем топливо для Партизанской.
Под круглыми иллюминаторами противогаза глаза будто скорчили скептическую рожицу.
-Да ты что-о-о? – Насмешливо протянул сталкер. – А дед, хочешь сказать, тоже топливо поискать вышел?
За Костром вышел Кремень:
-Дед знает одно место, где топлива много, на карте показать не может, вот с собой и взяли.
Повисла тягучая, противная тишина. Сталкер Ганзы подошел к Кремню еще на шаг и внимательно вгляделся к нему в глаза. А затем в тишине щелкнул затвор. Сталкер Ганзы едва заметно показал напарнику два пальца. Едва заметно. Но все мы это заметили.
-К автобусу!!! – Не по-человечески заорал Дмитрий и идея была принята единогласно. Застрекотали короткие очереди. Все бросились к автобусам. Мне было тяжелее всех, нужно было везти перед собой Кукцапля. Тот, в свою очередь, дрожащими руками стрелял из калаша. Но это было чисто символическое действие.