— Мальчики! Егор, Коля, пора! — кричит с балкона мама.

Дальше мы фотографируемся всей нашей большой семьей, только Регины не хватает, моей сестренки, которая больше пятнадцати лет живет в Вашингтоне. А так — все в сборе. Хозяева утра — мы с Ксюшей, поэтому нас ставят в центр.

— Егор, блин, ну обними ее! Позируй хоть немного, — ругается отец. — Ты фиговый актер, но не настолько же. Или все еще хуже, чем я думал, — сокрушается. Вечная проблема отцов и детей. Кто-то вообще в этом мире дружит с родителями? Научите, а?

— Дима, прекрати, — шикает на него мать.

— А что я сказал? Обними ее хоть! Твоя фотосессия, вы детям эти карточки показывать будете, а ты стоишь, будто не папаша, а мимо проходил. Ксюха, как он умудрился тебе ляльку вообще заделать с таким уровнем тестостерона?! — смеется. Долго время у меня был вполне адекватный отец, но все изменилось после цифры шестьдесят, примерно в это время он заимел серьезные проблемы с потенцией, все это усугубилось начинающимся маразмом, и вылилось в то, что отныне ему интересно говорить только о сексе. Любую тему папа переводит в сторону потрахушек, причем его совершенно не смущает, кто находится рядом. Поначалу это настораживало, но затем все привыкли. Он даже на работе ставит условие, что не станет сниматься в сериале, если по сценарию не выпадет эротической сцены с какой- нибудь красоткой, лучше помоложе.

Наверное, в старости, если доживу, я буду таким же озабоченным гадом.

— С тех пор, как я в положении, Егора не узнать. Сама сдержанность и спокойствие.

— Ну и зря, беременность — самое время ублажать друг друга без всяких резинок. Вот когда Мария носила Егора…

— Дима! — шикает мама. Репортер улыбается слегка удивленно.

Обнимаю жену, Ксюша светится от счастья. Целует меня в щеку, стискивает мою руку. Обдумываю ее поведение и не могу поверить, что унизивший меня настолько человек способен вести себя абсолютно естественно. Нет, я хоть и «фиговый», но все же актер и учился этому несколько лет, а она-то… Вон у Санни на лице написано, что он скотина. Леся, кстати, что-то подозревает, на «памятных карточках» она тоже будет невеселой.

Только молчи, друг, иначе это будет ваше последнее совместное фото.

Ксюша кладет мою руку себе на животик, и я чувствую, как мальчик пинается, невольно улыбаюсь, и фотограф успевает сделать несколько снимков.

— Это он ручками или ножками? — спрашиваю шепотом.

— Ножками, конечно. Ручки еще совсем малюсенькие, в них нет столько силы, — отвечает мне Ксюша с придыханием, порозовев от удовольствия. Ну а что я, мне не суждено когда-либо почувствовать ладонью, как тренируется в утробе матери мой родной ребенок, но мне же интересно. Это действительно невероятно. Магия. Он еще не родился, а уже живой. Вовсю показывает, что он там есть, старается, развивается изо всех сил. Не знает пока зачем, но учится управлять своим телом.

Толчки смещаются чуть в сторону, вся тяга к мазохизму, которая только есть во мне, бьет по мозгам и заставляет вести ладонью за ними, чтобы продолжать чувствовать. Мне это нравится. Честно. Я не лицемерю сейчас. Чтобы испытать такое, можно пойти на многое, в том числе согласиться на донора, хотя решиться на помощь в таком щепетильном вопросе чужого ублюдочного мужика… я вам честно скажу, очень непросто. Когда врач увидел мою потерянную физиономию — как бы невзначай, чтобы поддержать, упомянул о такой возможности. Дескать, об этом не говорят, но не зря процедура так востребована. Хотите знать мою реакцию?

НЕТ.

Конечно, нет.

Блин, с какой стати я все еще думаю об этом?

Но ведь рядом с ней (Ксюшей) так хорошо, светло и спокойно. Что если… чтобы быть рядом с ней…

Нет, бредятина. Я лучше сопьюсь в одиночестве.