— А что, от меня?! — он кричит еще громче. — От меня, бл*ть, зависит, Вероника?! Ты знаешь, что документы в суде с сентября, я виноват, что развод затянулся на два месяца?! Как мне его ускорить?! Взятку судье сунуть, чтобы меня посадили за это потом?! — орет благим матом. — Вот скажи, что делать? Как тебе угодить?! Я не знаю, клянусь, вообще не осталось идей! Знаешь, я думал, что ты меня любишь. Нифига ты меня не любишь! Потому что когда к человеку есть чувства, его хотя бы пытаешься понять!

— А я не пытаюсь тебя понять?! Ты совсем охренел, Озерский! Ты правда так думаешь?! По-твоему, я мало для тебя делаю?!

— Не мало. Но и не много. На меня столько дерьма свалилось, я стараюсь разгрести все это, чтобы еще тебя не запачкать, но прихожу домой, и тут меня ждут очередные претензии! Ворох беспочвенных упреков!

— Прости, родной, но не представляю наши дальнейшие отношения, если твои родители останутся лучшими друзьями с твоей бывшей женой.

— Да, отец лижет задницу Санникову, я не спорю, но это, Вероника, ра-бо-та. Я ничего не могу с этим поделать! Придется подождать еще. Он пенсионер, пойми ты! Если я могу сейчас реализоваться в другой сфере, то он — уже вряд ли. Куда ему идти? Охранником в супермаркет?! Мне запретить ему дружить с работодателем?

— А вы разве не враги — после того, как Санников открыл на тебя сезон охоты? Я не понимаю вашей странной дружбы! Санниковы играют вами, как хотят, а вы ВСЕ под их дудку пляшете.

— От меня ты что хочешь? — он подходит ко мне вплотную и смотрит в глаза. Так кричал, что вспотел. Напряжен, словно готов к броску в следующую секунду. Мне страшно, что он ударит меня. — Конкретно по пунктам, Вероника, — голос намного тише, но звенит. Обманчивое, жуткое спокойствие, никак не сочетающееся с его учащенным дыханием. — Я что должен сделать? Им условия поставить: или я, или Санниковы? Они дружат двадцать лет, — выплевывает слова, а меня охватывает ужас от близости этого взбешенного мужчины. Кажется, еще секунда, и он толкнет меня. Начиная этот разговор, я и представить не могла, что у нас с Егором такие сильные проблемы. Подозревала, что плохо, но не столько же!

— Ничего не хочу, — я отступаю назад. — Только не кричи, пожалуйста…

— Нет уж, скажи, — он хватает меня за запястье, пресекая попытку развернуться и уйти. — На меня смотри! — встряхивает. — Говори, че тебе еще надо? Че мне еще сделать? В ноги тебе упасть?! Условия своим поставить?! Давай я разорву отношения с родителями, тебя это возбудит? Каким будет следующее требование, принцесса моя?

— Пусти, мне больно! — слезы брызгают из глаз, бегут широкими дорожками по щекам, черной тушью размазываются по тыльной стороне свободной ладони, которой вытираю лицо. — Если тебе трудно даются наши отношения, то, может, не стоит мучиться?

Он с психом отпускает мою руку, делает круг по комнате, его трясет.

— Че — все, в кусты?! — гремит он. — Сдулась?!

— Я ненавижу твою жену, — признаюсь честно. — Мне снится, как бью ее. Кулаками бью, в волосы вцепляюсь и кусаю изо всех сил! — это правда. — И не хочу слышать больше не единого упоминания об этой суке. Если ты не сможешь этого устроить, то вот такие ссоры у нас будут каждый день!

— Писец! — опускает руки. — Так, я пойду пройдусь, Вероника, — говорит мне. — Иначе мы договоримся до еще большей фигни. Хотя я даже представить не могу, бывает ли… хуже! — он старательно подбирает литературные слова.

Накидывает куртку на плечи, хватает с тумбочки ключи от машины и вылетает из квартиры, оставляя нас с Галкой вдвоем.

Остатки здравого смысла удерживают меня от того, чтобы вместе с черепахой уйти к себе немедленно. Во-первых, я не хочу превратить наши отношения в «догонялки», а во-вторых, не уверена, что он станет меня возвращать. Уж точно — с плакатиками покончено раз и навсегда. А что тогда делать? Самой рисовать «люблю», а позже — шлепать обратно?

От нервов не могу уснуть допоздна, поэтому навожу уборку, а потом разогреваюсь под душем и занимаюсь растяжкой. Около четырех утра нахожу бутылку вина в холодильнике. Пробка сидит крепко, но кое-как удается ее откупорить, и я выпиваю залпом целый бокал. Засыпаю около шести на неразобранной кровати, уставшая, зареванная и пьяная, понятия не имея, где он провел ночь и с кем.

Утром мама пишет, чтобы я не сердилась на нее и не переживала, потому что это ее жизнь и ее решения. А мне так стыдно… Боже, как же мне снова стыдно за нее! Словно я опять в детстве, когда меня дразнили с подачи Стаса. «Твоя мать шлюха! И сама ты такая же!» Я тогда не понимала, зачем она его прощает, не понимаю и сейчас.

А сама что же делаю? Что делаю, божечки мои! Кого я обманываю, он никогда не будет только моим. Всю жизнь мне придется делить его с этой тварью, я ведь читала «Ягненочка». Книгу его жизни. Он ею болеет и никогда не вылечится.

Егор на звонки не отвечает, после работы я по-прежнему понятия не имею, дома ли он и придет ли вообще… Мне очень хочется поговорить с ним, хотя и осознаю, что в этот раз все зашло слишком далеко и одним минетом не отделаться. Ему и вправду несладко, а тут еще я — вместо того, чтобы поддерживать его, ставлю условия, которые он не в состоянии выполнить. А я не могу не ставить. Я не счастлива, когда он каждый выходной проводит с женой, которая, мать ее. никак не может стать бывшей!