Этот взгляд мог бы посоревноваться в действии с Сектумсемпрой, если бы Снейп наполнил его магией.

- Ни ваши, ни мои желания не являются центром мироздания. Можете успокоить то, что у вас там вместо совести, Поттер. Идите.

И Снейп снова утыкается в чьё-то, без сомнения, бездарное, эссе.

Спокойно. Он всегда такой. Он со всеми такой. А то, что я не хочу быть со всеми - так это не его забота. Мерлин мой, да он прибил бы меня на месте, если бы знал, чего я хочу. Надо уходить, пока я не сказал что-то, что спровоцирует атаку посерьёзнее, чем швыряние банками с сушёными тараканами. Я ещё помню, он может.

И я ухожу.

Глава 4. Праздничные забавы

Гермиона ведёт себя так, словно я тяжело болен и мне стоит только попросить чего-нибудь, стакан воды, к примеру, и подруга тут же сорвётся выполнять.

Мадам Помфри требует, чтобы я приходил чуть ли не каждый день на осмотр. Не знаю, что она хочет обнаружить - физически я в порядке. Тёмные круги под глазами, встречающие меня каждое утро в зеркале - это оттого, что я допоздна очищаю сознание, не иначе.

Я за три дня окончательно вычислил и рассмотрел спусковой механизм своих стихийных выбросов. Меня не накрывает ни на Чарах, ни в теплицах профессора Спраут, ни на Трансфигурации. Потому что катализатор моих срывов остаётся неизменным, и никто другой не способен настолько вывести меня из равновесия.

На следующий же день Снейпу приходится применять Репаро к своему книжному шкафу. Отчего-то первыми всегда страдают стёкла. Я и сам себя чувствую стеклом, готовым разбиться от лёгкого щелчка. Если только щёлкать будет он. Сравню язык его с кнутом... м-да.

Но даже если Снейп молчит, мысли нельзя выставить из головы так же легко, как закрыть за собой дверь кабинета и убрать зельевара с глаз долой. Они не оставляют мою голову в покое даже вечером в спальне, благо она у меня отдельная - я же герой и всё такое... И вместо того, чтобы послушно исчезнуть из головы, как и положено при правильно исполненном очищении, мысли скачут как блохи. Вот совсем как сейчас.

Я лгу, когда говорю мадам Помфри, что не болен. Суть моей болезни - одержимость, имя моей болезни - Снейп, и я не знаю, как мне вылечиться. Не знаю, хочу ли выздоравливать. Угроза отстранить меня от занятий не выглядела шуткой, и на Зельях я старательно измельчаю то, что нужно измельчить, сыплю в котёл, помешиваю, нюхаю. Но краем глаза цепляю чёрную фигуру, не могу не зацепить, могу только усилием воли остановить поворот головы и смотреть в котёл, в котёл смотреть, Гарри.

Зелья и вправду получаются уже лучше, Гермиона приходит в восторг, а Снейп ничего не говорит. И я не знаю, молчит он оттого, что не к чему придраться, или потому что тоже понял, вычислил и хочет сохранить в целости класс. Его заботит это, а вовсе не я, а ежевечерние занятия с ним проходят так, словно и не было никогда мягкого, окатывающего жарким пряным потоком «Хэрри». И я забыл бы, если бы не жаждал снова услышать. Забыл бы, и в памяти жил бы только голос МакГонагалл - аккуратнее, Северус! - и жёстко вцепившиеся в мой загривок пальцы. Но сейчас я был бы рад и этому, потому что он не коснулся меня с тех пор ни разу. Даже когда объясняет, как нужно правильно дышать, и велит следить за ритмом, хотя мог бы и проверить, так ли я выполняю указания.

Мог бы.

«Я многое могу, Поттер, но это не значит, что стану делать»

Я помню, профессор, сэр.

Конечно, он не станет. Я Снейпу ни к чему. Он сохранил себя, ухитрившись не сойти с ума за столько лет подчинения Тёмному Лорду и Дамблдору, а я, наверное, так живо напоминаю ему о прошлом и о том, ради чего он это делал. Я нарушаю его покой, таскаясь в его кабинет, а он не может мне отказать, потому что боится за Хогвартс. Может быть, больше, чем профессор МакГонагалл, боится. Снейп и в праздники здесь, может, ему больше некуда идти?

Хотелось бы мне знать, чего он боится ещё. Отпрянет ли как от грязного бродяги, если я сам прикоснусь к нему. Вот так, запустив пальцы в длинные неубранные волосы, вцепившись в мантию, чтобы не дать отодвинуться, прижавшись, как тогда, в классе, отдавая всё, что он захочет взять.

А он ничего от меня не захочет, сейчас, лёжа в полумраке спальни, разбавленном мягким светом ночника, я особенно чётко это осознаю.

Ничего и никогда, никогда, Хэрри, никогда плюс ничего равняется пустоте, она снова взводит невидимый арбалет, накручивает пружину. Сознание может забыть об очищении, я способен только дышать через зубы, опять сжав ими многострадальную нижнюю губу. Боль физическая отвлекает, и тогда я впиваюсь ногтями в ладони, этого мало, мало, на тумбочке у кровати колется на части чашка, из которой я пил перед тем, как лечь, пил разведённое в воде успокоительное, и я думаю, если добавить прямо в кровь те капли, что остались на черепках, всё будет хорошо. Всё будет хорошо, если взять вот этот, взять и макнуть в кровь, продираясь через кожу, она мешает... мешает войти сваренному им зелью, а ведь он - зелье и есть, он весь в нём, я принимаю его в себя, хоть так, хоть каплю. Капли Снейпа и боли хватает, чтобы из глаз потекло, я уже привык к этим слезам, они топят и уносят лёд, они означают, что я смог, я остановил.