Страницы из дневника А. А. Крошкова — бывшего дворянина и надворного советника

...Вот уже воистину «все смешалось в доме Облонских»! Даже дату сегодняшней записи не могу без колебаний проставить. Вчера календарь показывал точно и ясно — «31 января, 1918 год от Р. X.», а сегодня, изволите ли видеть... 14 февраля 1918 года! Мой сосед, бывший генерал, ныне зарабатывающий себе хлеб насущный игрой на фисгармонии в ресторане, злобой исходит: «Довели господа-товарищи Россию-матушку до гибели! Всего лишь три месяца царствуют, а что творится!.. Бедлам! Кабак!.. Законы упразднили, суды, полицию тож. Жрать — извините за современный язык — ни хрена. В городе разгул преступности. Повальные грабежи, разбой. Страшный суд и светопреставление. А теперь вот и российский календарь испохабили. После тридцать первого января — четырнадцатое февраля! Погодите, скоро нам, как в гоголевских «Записках сумасшедшего», восемьдесят шестое мартобря преподнесут!»

Попробовал возразить старому и неисправимому монархисту. Сказал, мол, давно календарь пора было изменить. Весь цивилизованный мир живет по григорианскому календарю. По старому стилю — одна Россия... «Генерал-от-фисгармонии» побагровел, как вареный рак, чуть ли не с кулаками на меня. «Позор! — сипит. — И это говорит дворянин и надворный советник! Большевиков защищает!»

«Бывший дворянин и бывший надворный советник», — поправил я. Ну и взвился генерал, как его апоплексический удар не хватил — ума не приложу. «Милостивсдарь! — вопит на всю улицу. — Не бывает бывших дворян и бывших носителей чинов, освященных Табелью о рангах! Дворянин — это порода. Понимаете?.. По-ро-да!.. Вот, глядите... — он указал толстым волосатым пальцем на семенившего по мостовой ишака с тяжелой поклажей. — Вот!.. Как по-вашему, может ишак стать бывшим ишаком, а?!»

Я не выдержал, расхохотался, уж очень забавно вышло: в пылу гнева бывший генерал сравнил дворянина со скотиной. Отвечаю, давясь от смеха: «В данном случае вы правы, это действительно потомственный ишак, ишаком родился, ишаком и дух испустит». Мой собеседник, с физиономией разъяренного кота, минуту, наверно, грозно шевелил усищами, хотел что-то сказать, но лишь вхолостую открывал и закрывал рот, затем махнул рукой и, круто повернувшись, зашагал восвояси. Кажется, он все же просипел напоследок что-то вроде: «У-у... нигилист!»

А я отправился в свою квартирку. И вот сижу, пишу. С юношеских лет собирался вести дневник или, по крайней мере, делать периодически записи об увиденном и пережитом. Как знать, может быть, и мои скромные наблюдения когда-нибудь пригодятся еще не родившимся исследователям нынешних событий? Люди ведь не замечают, что творят историю. А минет с пяток десятилетий, обнаружатся самые обыденные записи «о делах давно минувших лет», и вдруг выяснится, что в писаниях сих есть крупицы полезного.

Но как-то все не получалось из меня современного «Нестора». Не хватало времени. Зато сейчас времени хоть отбавляй. Я ведь кругом «бывший». Не у дел. Говорят, что в связи с переводом календаря на новый стиль рабочему люду и служивому выплачивают жалованье сразу за две недели. До чрезвычайности умное решение, хотя траты на это непомерно велики. Жаль, что мне нечего получать. Сижу дома иждивенцем. Моя бедная Natalie теперь кормит меня. Приторговывает на Воскресенском базаре остатками былой фамильной роскоши: старинной бронзой, фарфором. А вчера вот обменяла шиншилловую накидку на полпуда муки и пятнадцать фунтов мерзлого картофеля.

Очень мне жаль Natalie. Смолянка, деликатнейшее существо... вынуждена торговаться со спекулянтами. А спекулянт нынче лют, свиреп даже. Так и норовит обобрать «интеллихентку под занавеской». У Natalie, к сожалению, уже и прозвище базарное есть. Стесняется она, прикрывает на базаре лицо густой вуалью, «занавеской» по-базарному. А я от музыкального генерала «нигилиста» заработал.

Впрочем, оно так и есть. Может быть, пригодится кратенькое мое жизнеописание гипотетическим исследователям? «Все может быть, все может быть», — так любил говаривать один из героев чеховских.

Итак, кто же все-таки я? На какой стороне баррикад мое место? А может, всего лучше выждать?.. Нет, это недостойно русского дворянина, интеллигента, человека, который всегда считал главным предназначением жизни — служение отечеству, народу.

Крошков, Александр Александрович. Рожден в 1867 году. Из новогородских дворян, к несчастью, обедневших. Двадцати двух лет от роду кончил I Московское пехотно-юнкерское училище. Поздновато, как видите, кончил. Но не из-за лености, нет. Материальные затруднения... В чине поручика командовал ротой в Отдельном корпусе пограничной охраны. Скучнейшая армейская лямка. Семь долгих лет отдано нелепому занятию — охоте (главным образом неудачной!) за контрабандистами. Народец это был ловкий, со связями. Так что когда кого и ловили, то, как правило, нарушители отделывались испугом. Контрабандные товары, правда, подвергались конфискации. Но у меня и по сей день в душе сомнение: все ли конфискованное поступало в казну?!

За четыре года до пришествия XX века перевели меня в Туркестан. Стал помощником полицмейстера туземной части города Ташкента. В обеих столицах, увы, служить не довелось. Как говорится, из огня да в полымя. В Туркестан ведь главным образом проштрафившихся офицеров упекали. Я же как раз и был проштрафившимся. Но об этом чуть позже.

Чтобы хоть чего-то добиться в жизни, стал я усиленно готовиться, и в 1897 году успешно сдал конкурсные экзамены в Александровскую Военно-юридическую академию. Окончив же ее с отличием в 1901 году, к службе по военно-судебному ведомству допущен не был.

Вместо блестящей карьеры — вновь Туркестан! С военной службы выключен. Бывший помощник полицмейстера туземной части города Ташкента угодил под... надзор полиции? За что? Дело в том, что в юности я имел прикосновенность к крамольному движению. Никаких особых грехов за мной не числилось. Просто — «предосудительные» знакомства, и был однажды уличен в хранении и чтении нелегальной народовольческой литературы.