– Нет, друг мой любезный. Ты не то мне твердишь. Ты твердишь совсем другое: Сталин-де вождь, Сталина нужно во всём поддерживать, потому что любой другой на его месте будет хуже в десять раз или в сто.

– В тысячу.

– Даже если я с твоей цифирью соглашусь – неважно. Другое важно: не мы должны Сталина поддержать. Сталин должен поддержать – нас. Должен на нас опереться, на нас сделать ставку. Нюхом своим звериным почуять: без нас ему конец, и только с нами – получится. А чтобы это произошло, что нужно? Концепция. Идея. Настоящая концепция и настоящая идея, а не бредни о всеобщем равенстве, братстве и свободе.

– А что в этой идее такого уж плохого?!

– Ничего, кроме её полной и бесповоротной неосуществимости.

– Ну, всё. Уговорил.

– Э-э, товарищ Варяг. Какой ты быстрый. Скажи-ка мне: что ты лично можешь товарищу Сталину предложить, кроме своей жизни? Что у тебя есть? Два десятка верных сталинцев? Так это, считай, что ничего. Например, связь у тебя есть? Вот этот вот страшный чёрный телефон, в который благим матом орать надо, чтобы собеседник на другом конце провода твой голос услыхал – так орать, как будто проводов никаких вообще в помине нет? Это ты связью называешь, да? А дороги у тебя какие, Сан Саныч? Такие же, как у всех остальных. Направления на карте. А что по ним ездит? Хрузовик амо-один. Один-единственный, и тот – хру-хру, хру-хру. А подвижной состав имени Лазаря Моисеевича? Лазаря поёт. И что? Вот мы с тобой, лихие рубаки, наскочим на них фертом, посшибаем головы – а где новых возьмём? Пока мы новых с тобой, Варяг, вырастим – растащат державу. Турки Крым с Закавказьем оттяпают, румыны – Одессу с Новороссийском, пшепрошем, панове – Украину с Белоруссией, японцы, по-дружески – Сахалин и Приморье. Камчатку, так и быть, оставят, из уважения к моим сединам. А потом это всё назад забирать придётся. Да с кровью, Варяг. Да с какой. Это наша с тобой цель, да?

– Понял, понял, не дурак, – хмуро сказал Городецкий. – Всё я понял. И что?

– А вот это, брат, вопрос вопросов – и что? Надо думать. Сталин-то – не вечный. Опять же – война впереди. Надо думать, Варяг. Думать изо всех сил.

– Ну, скажи ещё, что ты ничего не придумал.

– Я много чего придумал, а ещё больше придумал не я, а люди, которых я отмобилизовал для этого процесса. И если будет смысл – всё это хлынет сюда, сейчас и потом, и здесь тоже начнётся самая настоящая буря. Всё это нам вместе ещё обмозговать ох как потребуется. А ты объективочку-то на железного нашего подготовь. Мне легче думать будет. И помни, Варяг: всё это надо было делать вчера, а то и раньше. Так что времени у нас с тобой нет. Вообще.

– Всё равно – нельзя так с людьми, Гур. Я не о моральной стороне вопроса. Я о сути.

– И я о сути. Смотри, что получается, Варяг. То, что пытается делать Сталин и его «узкое руководство» – плохо, непоследовательно, никуда негодными способами, отвратительными инструментами – делать надо. Это объективная, как любят говорить марксисты, необходимость. Причём происходит это ещё и – ко всему прочему – с громадным опозданием. Это надо начинать было не сегодня и даже не двадцать лет назад, а пятьдесят. А сейчас нам – вместе со Сталиным или без – придётся за десять лет пройти путь, который проходят за полвека. Или за двести лет. Именно поэтому мы не можем позволить себе менять Сталина на тебя или даже меня – ты совершенно прав, совершенно. А ещё нам придётся перебить уйму народу, и свалить всё на одного Сталина не получится. И ты это сам прекрасно понимаешь, только до последней секунды боишься сам себе в этом признаться. Понимая, что другого выхода нет, мы понимаем, что и это не выход, не решение проблемы. Быстрая смена аппарата всегда ведёт к ухудшению его качества, а многократная быстрая смена – к истощению людских ресурсов. Итог – смута. Хаос. Отсутствие равновесия. Результат – ноль. Вектор развития направлен в землю. Безграмотные, лишённые даже элементарных основ общей культуры, ковыряющие пальцем в заднице номенклатурные товарищи решают, где какой завод строить, где какой канал рыть. Ему говорят: строительство завода займёт три года. Он понимает, что три года – это ужасно много. И говорит: нет, год. Специалист плюёт с досады и уходит. Приходит авантюрист и говорит: я! я! Я построю вам завод! Не за год – за полгода! – Гурьев расстроенно поджал губы. – Ну, да что я тебе рассказываю. Ты же у нас промышленность курируешь. И результат такой политики своими глазами ежедневно наблюдаешь. Дыры в проектах, рухнувшие шахты, толпы «вредителей».

– И как ты собираешься выходить из положения?!

– Я собираюсь, дорогой мой Александр Александрович, работать с тем, что есть. Да, люди злые, глупые, трусливые и жадные. Но и у Сталина, как и у тебя, как и у меня, впрочем – нимба вокруг головы отчего-то не наблюдается, а пока крылья у нашей честной компании отрастут – рак на горе в две клешни свистнет, да море под той горой скиснет. Всё это так. Но – нет других людей. Негде взять. Надо работать с такими. С ними строить державу. И для них. Для них тоже – несмотря на то, что хочется исключительно для добрых, честных и чистых. Людских характеров вообще существует всего-то три типа, дружище. Воин, Колдун и Работник. В соотношении десять к одному и, соответственно, к тысяче.

– И кто же ты?

– Варяг, не нужно о моей персоне думать. До этого мы дойдём ещё. Важно понять – других людей нет.

– Хочешь сказать, Сталин этого не понимает?

– Он, по-моему, ещё одну очень важную вещь понимает, хотя, как павловская собачка, сказать не может: что вся эта марксистская пудра для мозгов никуда не годится. Никуда! Поэтому ему неважно, какие у тебя идейки в голове, а важно, чтобы ты работал в его механизме. По-моему, он даже грязненьких предпочитает. Вот, ты, например – грязненький. Происхождение у тебя – того, подкачало.

– Сын за отца не отвечает.