– Что значит – «пускай»?!

– То и значит. Пускай. Пускай останется один. Нам с тобой другие не нужны. Или сто штук охмурять – или одного. Чувствуешь разницу? Пусть убьёт всех, кого хочет, Варяг. Это плохой план, я знаю, знаю. Но другого нет. Невозможно. Я уже и так прикидывал, и так, и палец к носу приставлял, и нос к пальцу. Не выйдет по-иному. Вообще ничего не выйдет.

– Не понимаю. Ты же сам только что…

– Объясню. Наставлю. Ты знаешь, как на судне крысиного короля создают?

– Знаю.

– Вот это – единственный метод. Нету другого. Не существует.

– Нет, Гур. Ты точно спятил. Сталин – это тебе не крысиный король. Это…

– У всех есть цена, Варяг. У всех. И у него есть. Надо только её ему назвать.

– Да о чём ты говоришь?!

– Я говорю о концепции. Битый час твержу тебе, а ты – всё никак да никак. Она нужна товарищу Сталину, как воздух, – и он её получит. Но – не просто так. Придётся товарищу Сталину раскошелиться.

– И кто же его заставит?! Уж не ты ли?!

– Я.

Городецкий долго, долго молчал. Зажмурился, потряс головой:

– Что же ты ему продавать собрался? Что у тебя на него есть?!

– Не на него, а для него. Пока не скажу. Пока с ним не поговорю – не скажу. Нельзя.

– А если…

– Не согласится? Согласится, Варяг. На американском деловом жаргоне это называется – «предложение, от которого невозможно отказаться». И хочется отказаться, да никак невозможно. А ещё это называется – в другом контексте – «недружественное поглощение». Но об этом, повторяю, позже. А пока – пусть будет крысиный король.

– А сколько народу в жернова попадёт? – Городецкий смотрел на Гурьева, словно не верил в то, что видит. – Ты представляешь?

– Тебе это больше всего не нравится.

– Мне это всегда во всей нашей истории больше всего не нравилось. Я этого никогда ему не прощу, – Городецкий опустил голову. – И ему не прощу, и себе. Себе – за то, что понимаю: и так нельзя, и иначе нельзя. И ему – за это же: ведь и он понимает. Не может не понимать. И останавливаться нельзя. Выбора нет. Что делать, Гур?!